— Вот черт, — доносится сквозь шум в ушах, — такая слабачка, что от пощёчины помереть готова? Я ж говорила, что от больной женщины не родится нормальный ребёнок… Рахитка недоношенная.
И темнота накрывает меня окончательно.
Очнулась я уже в больнице. Белый потолок, капельница в руке, жгучая сухость во рту. Как мне объяснили, температура поднялась так высоко, что я потеряла сознание. Скорая забрала меня прямо из той комнаты.
На дворе тридцать первое декабря. Вот тебе и праздник, Агата, отмечай, радуйся жизни!
Я беру телефон и дрожащими пальцами пишу короткое сообщение маме и Эрику, стараясь, чтобы никто не заподозрил правды:
«Валюсь с ног, устала. Извини, что не звоню. С Новым годом!»
Глава 26
Я открываю глаза и сначала не могу понять, где нахожусь. Белый потолок с пятнами от старой побелки, резкий стерильный запах, приглушённые голоса где-то в коридоре, слабый свет из-за занавешенного окна. Сознание возвращается медленно, тяжело, будто через вязкий туман. И только после до меня доходит: я в больнице.
В палате пусто и гулко. Почти все койки стоят свободные, лишь две женщины тихо лежат неподалёку. Одна — худощавая, с синими кругами под глазами, смотрит в телефон, не мигая; другая, полная, с красным лицом, лежит, подложив под голову сложенный халат и тоже копается в своем смартфоне. Они кажутся безразличными к миру, замкнутыми в своей боли.
Неожиданно дверь резко распахивается, и в палату входит Валентина Аркадьевна. Она, как всегда, заполняет собой всё пространство — высокая, крупная женщина, словно нависает надо всеми. И в этом массивном теле есть что-то давящее, хищное. Она проходит через палату так, будто владеет здесь всем и каждым.
Её взгляд скользит по моим соседкам — холодный, надменный, будто они мусор. Женщины отворачиваются в телефоны, делая вид, что ничего не замечают. А потом она переводит глаза на меня.
— Да ты оказывается слабачка совсем, — шипит она тихо, но так, чтобы только я услышала. — Вот так сразу в обморок упала, ни с того ни с сего. Суматоху навела. Мне пришлось скорую вызывать. Хорошо хоть документы все с собой таскаешь, а то бы даже не знаю, что было бы.
Я понимаю — она рылась в моей сумке. От этого внутри всё сжимается в омерзении.
— Поправляйся быстрее, — продолжает она ледяным голосом. — Нам нужно товар продать. Я на рынок сама выходить не буду.
Я чувствую, как во мне поднимается злость, и впервые решаю ответить. Наличие соседок придаёт мне смелости: при свидетелях она не посмеет распускать руки или говорить гадости.
— Это вы меня в больницу загнали, — цежу я, едва сдерживая голос. — Продавайте свой товар. Займитесь наконец тем, для чего мы сюда приехали. А мой не трогайте. Я сама решу, что с ним делать.
— Неблагодарная тварь, — её лицо искажает злоба. Она снова окидывает взглядом соседок, которые делают вид, что залипли в экраны смартфонов. — Ты посмотри на неё! Голос прорезался⁈ Да я тебе…
Но дверь неожиданно снова открывается. В палату входит врач.
Это мужчина лет сорока, высокий, с небольшой проседью в аккуратно подстриженных волосах. Его белый халат слегка расстёгнут, на переносице очки в тонкой оправе. Лицо строгое, но не жёсткое — в глазах есть доброта, какая-то уверенность, будто с ним можно не бояться.
— Так, кто у нас тут новенькая? — бодро произносит он, обращая внимание на меня. — Ну вот, вздумалось же вам заболеть под Новый год. — Потом переводит взгляд на Валентину Аркадьевну. — А вы кто? Мама? — дружелюбно спрашивает он.
— Свекровь, — недовольно бурчит она и тут же отворачивается.
— Ясно, — врач резко меняется в тоне и отвечает уже сухо, но в голосе слышна сдержанность. Потом поворачивается ко мне: — Агата, температуру мы вам сбили. Но мы не знали, что вы беременны, и сразу начали колоть антибиотики. Срок очень ранний — восемь недель. Антибиотики отменили, но вы должны понимать, что в первую очередь мы спасали вас.
— Я… беременна? — слова звучат чужими. Я машинально кладу руку на живот, всё ещё плоский.
— Да, — врач кивает. — Раз вы сами ещё этого не знали, теперь всё объяснимо. Мы будем следить за развитием плода. Если будут серьёзные отклонения, придётся подумать о медикаментозном прерывании. — Он смотрит на меня с сочувствием. — Но вы молодая, организм крепкий. Даст Бог, всё будет хорошо.
— Кто разрешил тебе заводить ребёнка от моего сына⁈ — внезапно, уже не сдерживаясь, взрывается Валентина Аркадьевна. Её голос режет, как кнут. — Кто⁈ Зачем плодить нищету⁈ Избавься от него немедленно! Моему сыну твои больные дети не нужны!
Слова падают на меня тяжёлым грузом. Я не сразу могу их переварить. Внутри всё леденеет, но снаружи я стараюсь оставаться спокойной. Надо сосредоточиться на словах врача, а не слушать ее.
— Вы хотите сказать… — я игнорирую свекровь и смотрю на доктора. — Чтобы я сделала аборт? Но почему?
Врач явно в растерянности от услышанного. Он бросает косой взгляд на Валентину Аркадьевну, но потом всё же отвечает:
— Мы используем антибиотики, которые запрещены при беременности, особенно на маленьких сроках. Возможна поломка ДНК, врождённые болезни. Я не советую делать аборт сейчас. Только если обследования подтвердят нарушения.
— Сделайте ей аборт! — снова вмешивается Валентина Аркадьевна, уже крича. — Мне не нужны больные внуки!
Но врач вдруг поднимает глаза, в его взгляде больше нет растерянности — только твёрдость.
— Вы не имеете права решать за пациентку! — его голос звучит громко, уверенно. — Всё будет так, как решит она. Агата, если эта женщина мешает вам, — он смотрит на меня, — я могу попросить её покинуть палату. Мне сделать это?
Я впервые за долгое время чувствую, что кто-то на моей стороне. Посторонний человек. Но он — встал за меня.
— Если можно… я бы хотела остаться одна и всё обдумать, — тихо говорю я.
— Я вас понял, — врач кивает и резко оборачивается к свекрови. — Женщина, покиньте палату. Больной нужен покой.
— Ах ты мерзавка! — визжит Валентина Аркадьевна и неожиданно бросается на меня, вцепившись в плечи.
Я не успеваю даже вскрикнуть — всё происходит слишком быстро. Но в следующую секунду врач резко оттаскивает её, вывернув руки за спину.
— Я не