– Разве это не очевидно? – прошептала его жена.
– Что именно?
– Наша дочь… она… – Жена понизила голос еще больше: – Она все выдумывает!
Цензор сохранял спокойствие. Он не хотел показать, что тоже может потерять над собой контроль.
– Это пройдет, как грипп.
– Ей становится хуже.
– Это пройдет само собой.
Обняв девочку, он прикрыл ей глаза ладонью, он делал так каждый раз, когда у нее начинался приступ паники. Крики прекратились, и она было успокоилась, но затем раздался приглушенный плач. Он чувствовал, какая она хрупкая и худенькая, словно зубочистка – один щелчок, и она сломается в его руках. Ее хрупкость пугала его, как и эти маленькие глазки и тонкая шея, которая почти целиком помещалась между большим и указательным пальцами. Как такому ребенку выжить в реальном мире?
Его дочь ненавидела школу, но любила почти все остальное: пляж, парк, их дом. Лучше всего она чувствовала себя в платяном шкафу, выкрашенном белой краской и отделанном деревянной резьбой. Она сводила мать с ума своими выходками. Так, она решила, что шкаф непременно должен быть не белым, а розовым, и начала красить его маминым лаком для ногтей. Лак закончился, едва покрыв четверть поверхности шкафа. От досады лицо дочки покраснело, дыхание стало прерывистым: она думала, что из маленькой бутылочки будет извергаться нескончаемый розовый поток. Ведь это волшебный флакон.
Теперь розовое пятно на шкафу раздражало его жену, но никто ничего с этим не делал. Он был занят чтением «Зорбы».
«Она не такая, как другие дети», – сказала ему жена однажды в парке. Она отпустила руку дочери, позволив ей подбежать к стае голубей, которые уселись на тротуаре рядом с рассыпанным рисом и ведерком воды. Напуганные голуби улетели, а девочка затопала ножками и так горько разрыдалась, что ему пришлось посадить ее себе на колени и прикрыть глаза, чтобы она успокоилась. Он случайно обнаружил, что этот простой прием помогает успокоить дочь, и прибегал к нему всякий раз, когда ее охватывал приступ неконтролируемого плача, а приступы случались у нее в самые неподходящие моменты. Теперь он знал, что их может вызвать полнолуние, небоскреб или мозаичное изображение Президента. Конечно, никто не должен был знать, что изображения Президента, особенно крупные, вызывают у девочки страх, – такое могло привести к крупным неприятностям. Тогда-то он и обнаружил, что, если прикрыть ей ладонью глаза, девочка сразу же успокаивается. Это напоминало ему о щегле, которого отец купил на День Очищения. Он вспомнил, как папа предупреждал его: клетку нужно накрыть черной тканью, иначе птица испугается яркого дневного света и до смерти будет биться о прутья.
Рука его стала черной тканью, а дочь – щеглом, бросавшимся на прутья клетки, почему-то ребенок, которым он тогда был, не поверил в то, что свет мог заставить птицу желать смерти.
Он и сам не понял, почему вспомнил о птице, погибшей в клетке. Его дочь билась головой о стену, крича, что не хочет идти в школу. Осторожно приблизившись к ней, он прикрыл ладонями ее глаза. Через несколько минут она перестала плакать. «Как ты это сделал?» – спросила жена. Он пожал плечами. Он и сам не знал.
То, что происходило с дочкой, вызывало у него беспокойство. У нее проявлялись тревожные симптомы, она несла вздор. Однажды он спросил, чего она желает больше всего на свете. Дочь ответила, что ей бы хотелось только двух вещей: чтобы животные не боялись ее и чтобы она смогла научиться летать выше их дома, выше, чем ей когда-либо удавалось с помощью порошка фей, который на самом деле был просто детской присыпкой. Он подумал, что надо что-то предпринять, пока ее воображение не вышло из-под контроля, но успокоил себя тем, что, как только она начнет ходить в начальную школу, наступит реальность. Школы созданы для того, чтобы подавлять воображение. По крайней мере, так ему казалось.
Прогулка по парку была недолгой, потому что после того, как голуби улетели, дочь очень расстроилась. Тогда он прикрыл ладонью ее глаза, прижал к груди и спокойно пошел домой.
Вчера утром малышка сказала, что не выспалась, потому что всю ночь парила в небе с феей размером с большой палец. Его жене надоели эти рассказы: никто не мог понять, откуда дочка их брала.
Когда жена попыталась стащить ее с кровати, малышка разрыдалась и замахала руками, угрожая улететь и никогда не вернуться. Она бросилась к туалетному столику, взяла детскую присыпку и высыпала немного себе на голову, лепеча, что благодаря этому порошку фей она сможет летать и наконец выпорхнет в окно, как и остальные дети, которые никогда не вырастают, и тогда ее больше никто не заставит ходить в школу.
В конце концов она все-таки туда пошла, волосы ее были белыми от порошка фей, а глаза покраснели от слез. Она уступила, только когда мама разрешила ей надеть сверкающие рубиновые туфельки вместо обычных черных. Рубиновые туфельки якобы что-то значили в какой-то истории. Он купил их вместе с дюжиной юбок с рюшами и плохо сшитых костюмов принцесс в День Очищения в прошлом году в одном из киосков, где продавались сувениры Старого Мира.
Ему пришлось самому отвозить дочь в школу. Жена лежала с замотанной шарфом головой, от ее кожи исходил запах средства от боли в мышцах. Лицо она покрыла куском белой ткани и, лежа на диване в гостиной, стонала от неведомой ему боли. Болела ли у нее голова? Шея? Или это саднило разбитое сердце? Так было каждое утро, ибо жена наказывала его за то, что он позволил этим книгам забраться к ним в постель. За то, что позволил им занять ее место и ранить ее. И несмотря на все приятные сюрпризы последних нескольких дней – с тех пор как он начал читать «Зорбу», – она обижалась на него. Даже когда он выманивал ее из кухни или прачечной, чтобы они могли заняться любовью, она все равно испытывала ревность, особенно после того, как услышала, что он бормочет имена других женщин во сне.
«Кто такая эта Анна Каренина? А?» – спрашивала она, пытаясь дознаться, не изменял ли он ей с другой женщиной. И на мгновение он подумал,