– Мы готовы, – серьезно сказал Федя, переглядываясь с товарищами. – Можем присягнуть.
Комсомольцы одобрительно закивали головами. Клава поднялась.
– Тогда торжественно поклянемся, что будем бороться до конца… Слова клятвы я уже написала. Вот слушайте…
Она достала из кармана листок бумаги и, переведя дыхание, приглушенно, но отчетливо прочла:
– Я, Клава Назарова, торжественно клянусь работать для Родины и народа, вести беспощадную борьбу с ненавистными фашистскими захватчиками и всеми силами помогать Красной Армии и партизанам. Если я нарушу свое обещание или выдам тайну, да пусть постигнет меня суровая кара!
Клава умолкла. Один за другим вставали юные подпольщики, брали листок и произносили клятву. И при этом по старой привычке поднимали руку для пионерского салюта.
– Я, Варвара Филатова, торжественно клянусь…
– Я, Федор Сушков, торжественно клянусь…
– Я, Дмитрий Петровский, торжественно клянусь…
Первые, кто давал клятву, еще заглядывали в бумажку, но потом слова клятвы прочно врезались в память.
Клава смотрела на сосредоточенные лица юных подпольщиков, на вскинутые для салюта руки и вспоминала, как каждый из ребят много лет тому назад вступал в пионеры, давал торжественное обещание. Тогда кругом алели знамена, стояли в молчании шеренги пионеров, застыли наготове горнисты и барабанщики.
Когда каждый дал клятву и поставил свою подпись, Клава бережно убрала листок в карман. Затем предложила наметить руководящую тройку – штаб подпольной группы. Без споров избрали в штаб Клаву, Федю Сушкова и Володю Аржанцева.
– Теперь поговорим о наших практических делах, – Клава кивнула на стол с закусками. – Где же конспирация? Почему не едите? – И заговорила о том, что сейчас предстоит делать. В первую очередь необходимо наладить сбор разведывательных сведений для Красной Армии и партизан. Надо всем подпольщикам следить за проходящими через город воинскими частями, за машинами с грузом, за поездами на станции. Потом надо ускорить сбор оружия, которое очень нужно партизанам. Ответственным назначается Володя Аржанцев: у него в этом деле уже есть опыт.
– Про раненых красноармейцев не забывайте, – подала голос Зина Бахарева. – Ведь, как только раненые поправятся немного, их немцы заберут в лагеря, на работу. Почему бы их к партизанам не переправить?
– Каким образом? – спросила Клава.
– Подумать надо…
– Подумаем.
Ребята намечали все новые и новые дела.
Федя Сушков посоветовал выпускать листовки и расклеивать их по городу.
– Надо, чтобы люди правду знали… Некоторые уже начинают фашистской брехне верить: мол, и Москву взяли, и Ленинград, и Советская власть кончилась…
Дима Петровский предложил разработать план диверсий: заминировать шоссе, взорвать цепной мост или поджечь склад с горючим.
Люба Кочеткова возбужденно заявила, что надо что-то сделать с Аллой Дембовской, дочкой бургомистра.
– Ходит разодетая, с немцами на машине катается. Вчера ко мне прилипла: «Давайте мы для офицеров концерт устроим». Такая мразь! Я ей чуть в лицо не плюнула…
Клава строго покачала головой.
– На свой страх и риск ничего не делать. Только по решению штаба… Железная дисциплина. Помните клятву. – И принялась объяснять, как надо вести себя в городе. В мелкие стычки с немцами и полицаями ни в коем случае не ввязываться, группами на улицах не показываться. Встречаться подпольщикам лучше всего на волейбольной площадке, на вечеринках, на танцах – пусть фашисты думают, что молодежь занята развлечениями и ей пришелся по душе новый порядок. Связь по старой пионерской привычке поддерживать при помощи цепочки. Пока фашисты не угоняют на строительство и ремонт дорог, на торфоразработки, надо самим устраиваться на работу в городские учреждения, в комендатуру, на станцию, в офицерские столовые.
– Главное, быть поближе к немцам, чтобы все знать, видеть и слышать, – закончила Клава. – Вы понимаете меня?
– Чтобы я на поганых фрицев ишачил… – заартачился было Капелюхин, но, встретив осуждающие взгляды ребят, махнул рукой… – Понимаю, конечно… Ладно, уж я на них работну…
В комнату неожиданно вошел запыхавшийся Ваня Архипов, низкорослый, тщедушный подросток. Старая замасленная кепка, дряхлый, латаный пиджак и опорки на ногах делали его похожим на беспризорника.
Клава поднялась навстречу.
– Почему поздно?
– Стрельбу слышали?… – хрипло заговорил Ваня, вытирая взмокшее лицо. – Наш самолет листовки сбросил. А немцы по нему из зениток, из зениток… Ушел самолет… Листовок в поле полным полно осталось. Целая рота немцев вышла листовки подбирать. Я там козу пас. Ну, меня зацапали и давай трясти да обшаривать…
– Ни одной листовки не принес? – с досадой спросил Федя.
Ваня ухмыльнулся, разжимая кулак и показывая комочек замусоленной бумаги.
– За щекой держал… Чуть не проглотил.
Листовка была адресована населению оккупированных фашистами Ленинградской, Новгородской и Псковской областей.
«Организуйте партизанские отряды и группы, – читала Клава. – Захватывайте оружие и боезапасы у врага. Беспощадно уничтожайте его днем и ночью, из-за угла и в открытом бою».
Обращение было подписано Ждановым и Ворошиловым.
– «Из-за угла и в открытом бою», – вполголоса повторил Федя и посмотрел на Клаву. – Надо будет размножить.
Внизу раздался надрывный кашель: мать предупреждала о надвигающейся опасности. Клава выглянула в окно. По набережной шли какие-то люди. Девушка спрятала листовку в карман, обернулась к ребятам:
– Патефон… танцы!
Заиграла музыка. Дима подал руку Клаве. Капелюхин пригласил Варю Филатову. Пары закружились в танце. Вошел немецкий патруль. Офицер посмотрел на танцующую молодежь, ухмыльнулся. Он очень сожалеет, что не может принять участие в такой веселой вечеринке. Приложив пальцы к козырьку, он увел солдат.
– А теперь за работу. – Клава достала стопку ученических тетрадей и коробку цветных карандашей. – Капелюхин следит за улицей и меняет пластинки. Остальные берут карандаши и бумагу. Писать печатными буквами…
Она дождалась, пока ребята очинили карандаши, расселись по местам и, как учительница школьникам, принялась диктовать текст листовки.
Патефон наигрывал задорный фокстрот.
МЕДСЕСТРА МАША
Утром забежала Зина Бахарева и сообщила Клаве, что в больнице произошло большое несчастье. Молодой летчик, почувствовав себя лучше и ни с кем не посоветовавшись, решил бежать из больницы. Ночью в больничном белье он вылез через окно на улицу, стал выбираться из города и сразу же нарвался на немецкий патруль. Летчика жестоко избили и вновь привезли в больницу.
– Ты бы видела, Клаша, что они с ним сделали, – рассказывала Зина, кусая сухие, запекшиеся губы. – Лежит, как пласт… Еле дышит. Теперь долго не подняться.
– Ты листовку раненым подбросила? – спросила Клава.
– Ага! – кивнула Зина. – В трех палатах под подушки сунула. Теперь