Весь оставшийся вечер Веточка размышляла о словах подруги. Она понимала, что Кира от души стремится ей помочь устроить личную жизнь, считая, что Валера не пара хрупкой, наивной девочке. А вот Максим, по мнению подруги, вполне подходит на роль воспитателя и опекуна. Что-то подозрительно быстро эти двое нашли общий язык, думала Веточка. И было обидно, что давняя дружба не смогла удержать Киру от скоропалительных выводов и действий. Подруга не видела, не замечала, как изменилась Веточка, и все еще считала ее ребенком, не имеющим понятия о суровой правде жизни. Неприятно, когда тебя держат за слабоумную, особенно если это делают близкие люди. С другой стороны (и Веточка себе в этом призналась с некоторым неудовольствием), своеобразная забота Киры все-таки была приятна. Вета почти семнадцать лет прожила с ощущением полной защищенности: родители хоть и не слишком понимали свое чадо, но обеспечивали его домашним уютом и теплом. Утратив связи с семьей, Веточка только первое время наслаждалась независимостью. К тому же, надо отдать должное матери с отцом, они не слишком давили на нее, не очень уж категорично диктовали свои условия. Поэтому особенной радости от своей самостоятельности Веточка не почувствовала, вскоре обнаружив, что тоскует по отцовскому брюзжанию и громкоголосой маминой суетливости, по их безобидным перебранкам, по тихим семейным завтракам. Она любила раньше тихонько закрасться к отцу в кабинет, где он подолгу шуршал своими бумагами, притаиться за его сутулой спиной и внезапно, улучив подходящий момент, издать звериный рык и кинуться к нему на плечи. Отец вскакивал из-за стола, растерянность в его глазах быстро сменялась радостным пониманием, и он позволял Веточке повисеть у него на шее, подрыгать ногами и повизжать. При этом у обоих на лицах было написано истинное блаженство. Ираида Петровна в такие моменты даже немного ревновала, правда, непонятно кого к кому. С мамой Beточка редко решалась устраивать подобные игрища, зная ее слабую психику и почти нетерпимое отношение к разным «телячьим нежностям». Вета редко видела родителей целующимися или хотя бы держащимися за руки. Что ж, зато в доме царили покой и благополучие. Только лишив себя этого, — а девушка вполне отдавала себе отчет, в том, что сама в немалой степени спровоцировала последнюю ссору, — Веточка почувствовала, какой теплотой и заботой одаривали ее родители все эти годы. Все же ей было только семнадцать, многие в этом возрасте рвутся из дома, спеша повзрослеть, но она уже понимала, что слишком несправедливо поступила с родными. Признаться в этом самой себе было трудно, намного труднее, чем повиниться перед родителями, но сделать первого шага она почему-то не могла. Возможно, по большому счету она все еще была ребенком, и где-то глубоко таилась ее неуверенность, страх оказаться отвергнутой и непонятой. Проще было принять опеку Киры, заменить родительское тепло на дружеское. Проще даже выдерживать посещения Максима, солгав самой себе, что это льстит ей как женщине. И все-таки Веточка по временам остро ощущала, что в ее жизни что-то не так. Одна в семнадцать лет, в собственной большой квартире, где уже несколько часов звучит только голос Миронова, пахнет жареной рыбой, которую на ночь глядя все-таки решила приготовить хозяйка. А в темные окна укоризненно косится на нее большая яркая луна.
Неделю Вета старательно занималась, гася в душе навязчивое желание бросить все дела, забиться в угол и просидеть вот так, без движения, всю оставшуюся жизнь. Зеркало стало ее первым врагом и предателем, безжалостно отражая действительность — худющее, ломкое существо с сердитым выражением липа и запавшими глазницами. Откуда-то взялись бесконечные прыщики, чего не наблюдалось даже в период переходного возраста. Запоздалые признаки гормонального созревания, со злостью думала Веточка, разглядывая свою потускневшую кожу. Еще один минус в ее убогом существовании. И ни одного плюса. Она путалась в своих пессимистических размышлениях, пытаясь разложить по полочкам — ни больше, ни меньше — всю жизнь. Юношеский максимализм делал свое дело — Веточка стремилась разобраться во всем сразу. Ей необходимо было понять, почему именно сейчас у нее отняли возможность участвовать в соревнованиях, почему Валера все-таки покинул ее, почему Макс с Кирой продолжают настаивать на своем. И так далее. Возможно, у нее действительно начинался, несколько запоздало, пресловутый подростковый период, славившийся непоследовательностью, капризами и непонятными приступами хандры. Во всяком случае, все признаки были налицо. Любимое дело не радовало, Веточка буквально впихивала себя в спортивный костюм и дубленку, чтобы отправиться на очередную тренировку. Никакой радости при виде Бориса Аркадьевича и ленточек с булавами она не испытывала. Быть может, оттого, что знала — очередные соревнования еще не скоро, а пока ей приходится жить со славой «нечистоплотной спортсменки, употребляющий допинг». Цитата была из одной столичной газеты. Веточка в последнее время вообще перестала читать прессу, ей все казалось, что на следующей странице она снова наткнется на нелестные отзывы о самой себе. Ее бесила собственная трусость, но ничего поделать с этим она не могла. Или не хотела? Скорее всего, не было сил. Даже на привычную утреннюю разминку. Правда, тренировки Веточка посещала исправно, по нескольку часов в день она крутила сальто, работала с мячом, лентами, кувыркалась, делала шпагат. И видела себя со стороны — нелепые, тяжелые движения, в которых нет ни жизни, ни вдохновения, ни порыва. Борис Аркадьевич недовольно хмурился, но от комментариев воздерживался, только изредка давал советы. Несколько раз он пытался затащить Веточку в гости, надеясь, что веселая атмосфера его шумной семейки немного развеет девушку. Веточка не поддавалась уговорам, спеша домой, чтобы зарыться в постель, как мишка в берлогу, и забыться тяжелым сном. Руденко подозревал, что виноват в ее настроении Валерка, этот несносный сердцеед, легко порхающий по жизни, но вскоре понял, что причина глубже и серьезнее. О его племяннике Веточка вспоминала с искренней нежностью и беззаботностью, интересовалась его успехами в столице. Выражение ее лица при этом оставалось спокойным, голос — ровным. Нет, это не любовная лихорадка, думал тренер, снова и снова размышляя о состоянии девушки. Ей просто необходима встряска, обыкновенная эмоциональная подпитка. И вскоре она появилась.
Веточку разбудил не привычно-назойливый звон будильника, а переливчатая трель дверного звонка. Она выскочила в коридор в одних трусиках, но остановилась на полпути, вспомнив многочисленные и всегда внезапные появления Максима, и вернулась в комнату. Накинула халат, зевнула, выругалась. Если этот зануда решился разбудить ее в семь часов утра, она не раздумывая придушит его. Полная негодования и решимости разделаться с назойливым поклонником, Веточка распахнула дверь.
На пороге стояла симпатичная женщина средних