— Кто? — крикнула Веточка, стараясь заглушить тишину, внезапно обрушившуюся на нее. — Кто?!
Родители переглянулись.
— Он что, приходил к вам, этот Тобольский? Вынюхивал, да? Расспрашивал?
— Доченька, ты успокойся, успокойся только, — уговаривала Ираида Петровна, — это не он приходил, совсем не он. Просто приезжал твой хороший знакомый из Москвы, очень симпатичный молодой человек. Алексей Забродин его зовут, он рассказывал, что вы в поезде познакомились.
— А что он еще рассказывал? — стараясь не сорваться, спросила Вета чужим каким-то голосом.
— Да ты сядь, дочка, — попросил Александр Ильич, — чего ты так всполошилась?
Рассказать бы им! Наивные люди, это ж надо — симпатичный молодой человек! Да он же дьявол во плоти!!!
— Ну, он говорил, что ты очень переживала из-за неудачи в Париже, — продолжала мать, — как раз эта статья вышла, в общем, все разом навалилось. Говорит, что уговорил тебя в Москве на время остаться, чтобы, мол, поддержать, приободрить. Ты осталась, а потом вы поругались. Дочка, может, зря поругались-то? Парень уж больно серьезный и тебя любит, сразу видно…
— Мама! — Веточка вздохнула, подбирая слова. — Мама, извини, но я закурю.
Родители снова обеспокоенно переглянулись, но оба кивнули.
— Конечно, мы понимаем, ты тоже переживаешь из-за этой ссоры. Но ведь можно все исправить.
— Вы не понимаете! — заорала она, но, опомнившись, сбавила тон, ругаться с родителями, когда увидела их после давней разлуки, вовсе не входило в ее планы. — Я не ссорилась с ним. Потому что невозможно поссориться с человеком, который тебе никто. С чужим человеком.
— Как это? — Лицо Александра Ильича вытянулось. — Ты что, не знакома с Алексеем? Он все наврал? Зачем?
— Погоди, па, не все сразу. Вы расскажите, что он вас еще спрашивал?
Мама пожала плечами:
— Да он, считай, вообще не спрашивал ни о чем. Сам только и говорил. Все о тебе, да о тебе, будто очень переживаешь и хочешь с нами помириться, только никак не решишься. Мы тогда с папой прямо извелись…
Вета ошеломленно молчала, не в силах поверить в услышанное. Может, это был вовсе не Алексей? Но кто тогда?
— Как он выглядит, мам?
— Высокий. Голубоглазый такой, весь с иголочки.
И в глазах черти, добавила про себя Вета.
— Раз уж так получилось, ты все ей расскажи, Ирочка, — обратился к жене Александр Ильич.
— Но ведь он просил, — замялась та, — нехорошо это — человека выдавать.
— Мама, пожалуйста, — взмолилась Веточка.
Ираида Петровна еще некоторое время помолчала, теребя кофточку.
— В общем-то, ничего особенного, просто он очень не хотел, чтобы ты узнала. Боялся, что обозлишься вконец, он ведь и так всякую надежду потерял с тобой помириться. Словом, он нам признался, что человека убил.
— Что? — Вета побледнела, чувствуя, что вот-вот грохнется в обморок.
— Ну не совсем убил, покалечил, — забормотала мать, обняв ее за плечи, — ты только не переживай.
— Так убил или покалечил?
— Ну чего ты ее пугаешь? — заворчал папа. — Морду начистил он этому журналисту, и все. Правильно сделал, между прочим.
— Но он же сказал, что этого человека больше нет, — заспорила Ираида Петровна, — это как понимать?
— Вы можете толком объяснить, а? — Вета попыталась взять себя в руки, но с каждой новой репликой родителей все больше нервничала. — Кому он морду начистил? Кого больше нет?
— Ну, этого Тобольского, который тебя так в газете обхаял. Алексей проговорился, что этого человека больше нет и что в этом виноват только он.
Вета решительно ничего не понимала. Было ясно одно: она полюбила человека, который не устает ее поражать.
Оставшись одна (несмотря на уговоры родителей, она все-таки не поехала к ним ночевать), Веточка долго размышляла. Но никакие раздумья не помогли ей понять, зачем Алексей приезжал в ее город, встречался с ее родителями, вмешивался в ее жизнь. К тому же она ужасно разозлилась, что он не зашел к ней самой. Неужели до такой степени не хочет ее видеть? Неужели презирает оттого, что ему легко и просто удалось выманить из нее нужную информацию? Или все-таки ему стало стыдно? Она проворочалась без сна до рассвета, так и не найдя ответа ни на один вопрос. Спросить можно было только у самого Алексея, и Веточка с большим удовольствием сделала бы это, но не могла. Чтобы найти его, пришлось бы, пожалуй, объявлять федеральный розыск. Что она знала о нем? Зелено-голубые глаза, насмешливо-ласковые губы. Красиво управляется с ножом и вилкой. Щеголь и франт. Бабник и благородный рыцарь. Она видела его в минуты раздражения и гнева, когда ввалилась пьяная в номер и попыталась заорать. Она видела его, когда он дурачился и талантливо изображал недотепу. Она видела его молчаливым и задумчивым. Решительным. Загадочным. Простым, как сибирский валенок. А теперь вряд ли она еще увидит его.
Утром Веточке позвонил Руденко. Его жена собиралась на недельку к родственникам мужа в деревню, и он предложил гимнастке поехать вместе с ней.
— Развеешься, воздухом чистым подышишь, — уговаривал Борис Аркадьевич, — там сейчас здорово.
— Ну да, здорово, — недоверчиво протянула Вета, — снега еще по колено, а на дорогах слякоть и грязь.
У нее было ворчливое настроение, а вообще-то деревенскую жизнь она любила. Раньше родители много лет подряд снимали один и тот же домик в поселке и жили там целое лето. Вета приезжала на выходные, после тяжелой недели тренировок. Потом аренда подорожала и домик накрылся медным тазом.
— Ладно, — неожиданно согласилась Вета. В конце концов, ей было безразлично, где скучать по Алеше — в городе, в деревне, на тренировках, в холодных простынях, стоя в очереди за колготками. Все бессмысленно. — А как же тренировки? — вдруг спохватилась она.
— Вот об этом надо было спрашивать сразу, — усмехнулся Борис Аркадьевич, — а то грязь, слякоть! Позанимаешься на свежем воздухе, композицию пока не продумывай, просто набирайся сил, поддерживай форму. Через час я за тобой заеду.
— Ой, а это далеко? Я ведь, Борис Аркадьевич, вчера с родителями помирилась, они теперь часто захотят со мной видеться.
— И это правильно, — одобрил тренер, — захотят, приедут. Точно, пускай в выходные и подгребают, познакомимся наконец-то.
Как все славно получалось. И домик в деревне, и родители. Веточка бросилась собираться. Модное полупальто пусть останется дома, нечего с собой таскать. Вполне сгодится старая куртка. Сапоги тоже вряд ли будут смотреться на фоне бескрайних полей или в лужах возле размытых дорог. Вполне сойдут высокие ботинки со шнуровкой. Вечерние платья, которые накупила ей бабушка в Париже, конечно, останутся в гардеробе. В сумку полетели джинсы, пара свитеров, любимый костюм-тройка (на всякий пожарный, мало