— Тогда предлагаю, как истинным леди и джентльменам, уйти тихо и не прощаясь, — предложил Диего.
И это было лучшее предложение, которое я получала от мужчины. Сегодня — уж точно. На такое грех было не согласиться.
Меж тем Диего с силой развернул штурвал, и дерево возмущенно заскрипело, когда напарник рявкнул:
— Трави фал! — и взглядом указал на толстый, потрепанный канат, туго натянутый вдоль мачты.
Я схватилась за него, не понимая, что делать.
— Ослабь! — видя мое замешательство, пояснил Кремень.
Глянув на морской узел, я сделала то, что и всякая запутавшаяся девушка: разрубила все к демонам! Магией.
— Отдай шкоты! — продолжил Диего, который никак не прокомментировал мой новаторский способ травления. Но если не матерился — значит, угон идет если не по плану, то хотя бы не на дно. А потом брюнет, словно вспомнив о моей полной парусной безграмотности, выдохнул: — Паруса разверни! И попытайся их при этом не спалить!
И тут в борт впилась первая пуля.
Ее чирк я услышала и лишь после этого инстинктивно, запоздало пригнулась. Тотчас же ее вторая свинцовая товарка впилась в дерево.
Я, шмальнув в ответ из пистоля, резко присела, спрятавшись за палубой, и отбросила ставшее ненужным оружие. А после — сосредоточилась на несколько мгновений, создавая плетение воздушной волны. И как только то оказалось готово — резко распрямившись, пустила его в стрелявших.
Удар вышел знатным: кого-то опрокинуло, других просто хорошенько так протащило по булыжникам… А главное, те самые злополучные шкоты от порыва развязались сами собой: то ли были плохо закреплены изначально, то ли стары, прогрызены крысами и просто порвались.
Косые паруса, не все, лишь пара, раскрылись, хлопнули, а потом обвисли.
Нужен ветер.
Я выдохнула. Только вот на создание новой матрицы времени не было, а вот сделать еще одну волну воздуха на основе уже полусевшего плетения…
Сосредоточилась на нем, вкладывая втрое меньше сил, и спустя дюжину ударов сердца отпустила чары в полет.
Грот-парус тут же надулся, мачта надсадно заскрипела, и шхуна дернулась вперед.
— Еще! — Диего повернул штурвал, и «Плот» (ох уж это дурацкое название!) начал разворачиваться, уходя от причала.
Магия, которой с ритуала в резерве, пусть немного, но накопилось, рванула по каналам, ударная волна в третий раз получилась плавнее, шхуна помчалась будто не по воде, а над ней, и спустя совсем немного времени мы выбрались из порта, оставив позади выстрелы и вопли.
А я вдруг подумала, что все-таки неплохой напарник мне достался. Добычливый. Надо было — коня угнал. Теперь вот потребовалось — шхуну. Дальше что — дракона? И брюнету, статься, будет все равно, что эти крылатые вымерли тысячи лет назад…
С такими мыслями я повернулась к капитану, который все это время стоял у штурвала, и… бок Диего был алым. И на этот раз пуля не ожгла, лишь задев мундир.
Он все то время, что я была под прикрытием борта, стоял у руля. Был отличной мишенью, а кто-то на пирсе оказался метким стрелком…
Вот гадство!
Рванула к брюнету, который, несмотря на ранение, уверенно вел шхуну прочь из гавани. Его рука крепко сжимала штурвал, но по пальцам уже стекал алый ручеек, капая на полированные деревянные рукояти.
— Из тебя хлещет, как из гвоздя! — выдохнула я, про себя молясь: только бы все обошлось!
Сравнение с винной бочкой, которую раскупоривают, как раз вбивая тот самый гвоздь, было не случайным: напарник слишком быстро терял кровь. Но виду, что вот-вот потеряет еще и сознание, не подавал.
В общем, Кремень… был такой … Кремень! Отчего-то даже не сомневалась: он до последнего будет держаться, заверяя, что все хорошо, даже если при этом будет сам как бублик, со сквозной дырой от пушечного ядра в груди. Ну разве что скажет, что немного дует. И то не факт.
— С винной бочкой, в которую вбили гвоздь, раскупоривая, меня еще ни разу не сравнивали, — хмыкнул Диего, но уголок губ дернулся, будто слова причиняли брюнету физическую боль.
Дело дрянь…
— С пробитой бочкой, — уточнила я и почти прорычала на этого упрямца, продолжавшего сжимать штурвал: — Дай гляну, насколько ты дырявый.
— Нам сначала нужно выйти из гавани и лечь на курс! Займись лучше парусами!
— Ими тоже, не сомневайся, — заверила я тоном, каким обещают вершить кровную месть, — но сначала…
И больше не говоря ни слова, подошла к Диего сзади так близко, что почувствовала тепло его тела сквозь мундир.
И запах.
Море, острые пряности, сталь и кровь. Последняя чувствовалась так отчетливо, что дрогнули пальцы. Но я стиснула зубы и решительно запустила руку под мундир, выпростала заправленную в штаны рубаху и добралась до раны.
Та оказалась длинной и рваной: пуля не прошла насквозь, а пробороздила бок, распахав собой плоть от ребра до ключицы. Кровь сочилась не пульсирующим потоком (слава демонам, артерия цела), но упрямо, как вода из треснувшего кувшина.
— Чего ты… — скрипнул зубами Диего, даже не отрывая взгляда от горизонта.
— Помолчи, мужчина, и дай женщине тебя обнять! — прошипела я и сосредоточилась.
Целительская магия была не самой сильной моей стороной. Скажем так, мне было проще упокоить, чем вернуть к жизни. Но сейчас…
Сила пробежала по моим пальцам, зазудев на кончиках, и… заклинание заморозки медленно впиталось в рану. Кровь тут же перестала течь…
На час-два должно хватить. А потом — нужно все же нормально подлатать этого тяжелого на подъем — такого за борт попробуй перекинь — человека.
— Лив, от твоих объятий у меня прямо мороз по коже, — хмыкнул меж тем Диего. Но не успела я холодно заметить, что после подобной фразы один красавчик отправился в гроб (правда, мертвым он был уже и до меня — но все же!), как брюнет добавил: — Впрочем, по такой жаре это даже и приятно…
И как он это сказал! Бархатно и хрипло, пробирающе до мурашек и бросая в жар!
Мои пальцы замерли на груди Диего. Горячей. Липкой от крови… Она вздымалась рвано. А я… Я и вовсе не могла дышать. Пульс отдавался биением в висках, и не было сил пошевелиться. Ни у меня. Ни у Кремня.
Мы так и замерли на миг недвижимыми. В полном молчании. Лишь скрип мачты над головой, шелест волн под ногами. Лишь крики альбатросов вдалеке. Лишь разгулявшийся ветер, не мой, а морской, совершенно не магический, трепал наши волосы: мои темно-каштановые локоны и черные, точно тяжкий грех, пряди Диего.
— Спасибо, — услышала я рваный выдох.
И в этом одном-единственном слове было столько всего…
Но я не