– По распоряжению Дворцового Комитета по Тонким Вопросам, – протянул он бумагу, – сегодня в Смехограде проводится генеральная репетиция равноправия. Комитет требует, чтобы любой дом представил по одному публичному оратору обоих полов и по одному молчуну любого пола, но с громким взглядом. Неподчинение – штраф до конфискации аплодисментов.
– Ораторы найдутся, – бодро сказала Феминора. – Молчун с громким взглядом – это вообще моя специализация.
– А репетиция где? – спросил я.
– На Площади Согласий, – отозвался посланник. – Ведущий – мадам Равносчёт, синхронизатор – месье Баланс. Судья – Ж. Пт. Чатский
Гомон мгновенно стал тише.
– Вот и он, – пробурчал Хранитель. – Поставит табуреты в знаменателе и потребует делить на нас.
– Идём, – сказал я. – Пока туман Айфония не вернулся с ночной смены.
Площадь сияла палатками «Скажи своё слово и запиши чужое», трибунами «Выскажемся вместе», и деревянной сценой с табличкой «Не шутить с потолочными балками! Могут лопнуть от смеха». На сцене суетились инспекторы, разматывали провода к большому колоколу Согласия. По краям площади стояли равновесы – двуручные весы для речи: на одну чашу кладёшь слова, на другую – дела, требуется, чтобы стрелка не плакала.
Мадам Равносчёт – высокая дама с линейкой вместо веера – мерила воздух и подгоняла облака по длине. Месье Баланс – статный господин с уровнем в глазницах – строго следил, чтобы мысли не заваливались ни вправо, ни влево; впрочем, ему нравилось, когда они стоят в стойке смирно. Рядом, неторопливый, как итог, располагался Ж. Пт. Чатский – листая свою книгу «О пользе неизбежного – том III: Равные, но в меру».
– Добро пожаловать на репетицию равноправия, – объявила мадам. – Регламент: говорим по очереди, в одинаковых шляпах, с одинаковой степенью уверенности. За чрезмерную иронию – предупреждение, за недостаточную – подбадривание. Задача: договориться о главном. Главным будет то, по поводу чего никто не спорит.
– А если спорят все? – спросил кто-то из толпы.
– Тогда это не главное, – мило улыбнулась мадам.
Начали. На трибуну выходили купчихи, матросы, учёные, няньки, кавалеристы, два поэта (их быстро увели к тем весам, где «дела» срывались в иронию), один налоговый инспектор (ему боялись аплодировать). Все говорили много правильных слов, но стрелка на больших весах всё равно плакала – видимо, у неё были критические дни.
Тут вышла Феминора. Сняла шлем из газет, вежливо поклонилась всем сторонам света и сказала простую вещь:
– Удобство – не равноправие. Равноправие – не удобство. Хотите честно? По очереди тащим тяжёлое. В зале – встаём пополам. В жизни – встаём оба.
Толпа ахнула – не от новизны, от ясности. Мадам Равносчёт довольно щёлкнула линейкой. Месье Баланс кивнул, и в глазницах у него пузырёк уровня лёг ровно. Большой колокол Согласия звякнул – тихо, как сдающийся аргумент.
– Ваша очередь, Герой, – позвала мадам. – Скажите что-нибудь равноправное, но не скучное.
– Пожалуйста, – кивнул я и поднялся. – Равноправие – это когда тебе есть кому передать кастрюлю. Не «пусти меня к управлению», а «держи ее вместе со мной». Не «сиди и слушай», а «встань и сделай». У кого больше сил – больше стыда не помочь. У кого меньше – больше права попросить.
Толпа согласно загудела; даже медведь Гаврила одобрительно перевернулся на другой бок. Но тут на сцену, вежливо перешагнув через чужие выводы, поднялся Ж. Пт. Чатский.
– Прекрасные слова, – сказал он мягко. – Но у меня для вас практика.
Он щёлкнул пальцами – и на площади разом потухли микрофоны, сели фонари, соскользнули все нательные уверенности. Наступила такая справедливость, в которой никто не слышит никого.
– Сейчас мы проведём эксперимент, – произнёс он тихо, но его голос почему-то слышали все. – Пары на сцену: любые, кто считают себя равноправными. У каждой пары будет одна ложка, одна табуретка и одна минута. Задание – вдвоём сварить довод. Если минуту потеряли на выяснение, кто главный – минус аплодисменты. Если довод получился вкусным – делитесь с залом.
Пары полезли на сцену: муж с женой, сестры, два друга, два соперника, повар с горничной, медведь с садовником (с ним потом спорили: медведь – не человек; садовник доказывал, что иногда ещё как человек). Феминора поднялась со своей плакатодержательнецей. Я – с дворецким.
Мы получили по ложке и табуретке. Дворецкий посмотрел на ложку, как на слово с сомнительным происхождением.
– Слева мешаем, справа подаём, – предложил он. – Вы говорите смысл, я – порядок.
– Давайте наоборот, – сказал я. – Вы – смысл, я – порядок. Вдруг вселенная от неожиданности согласится.
Мы мешали – ровно минуту. Получился довод густой: «Кому тяжело – того и слушаем». Зал попробовал, кивнул, попросил рецептик. Другие пары справлялись по-разному: у кого-то довод сползал со стола, у кого-то переливался через край. Повар с горничной сварили так хлёстко, что мадам Равносчёт впервые убрала линейку.
И тут случилось то, чего никто не заказал. Скандальная комиссия по Излишним Знакам Препинания (они всегда приходят, когда разговор становится внятным) начала раздавать жёлтые карточки за восклицательные знаки. Толпа вспыхнула спором, табуретки пошли в ход как аргументы.
– Спокойно! – крикнула Феминора. – Соблюдаем равноправие, ругаемся по очереди! Сначала правые, потом левые, затем дураки!
– А мы кто? – спросили оба края.
– Средние, – сказала она. – Самые опасные: вам кажется, что всё по справедливости, потому что в среднем.
Ж. Пт. Чатский смотрел на это с удовлетворением. Вид у него был человека, которому удалось затянуть скрипучую дверь мира на ровную петлю. Он уже поднимал руку, чтобы объявить «репетицию состоявшейся», как раздался скрежет. Не туманный, не электрический – тележечный. С улицы к площади подкатила платформа.
На платформе сиял агитационный шкаф – высокая тумба с дверцами, отделениями, бесконечными полочками. На фасаде крупно: «Единые Условия Согласия». Внутри – стопки контрактов с золотыми завязочками. Шкаф сопровождали двое в лиловых фраках (те самые), и третий – с печатью на лбу «Утверждаю».
– Дамы и господа, – объявил лоб «Утверждаю». – Комитет выработал универсальный договор равноправия. Подписавшие получают согласие заранее. Несогласные – согласуются принудительно.
– То есть как? – спросил садовник, жонглируя яблоками.
– Так: ваша жизнь будет сбалансирована в пределах нормы. Ваша любовь – расписана в пределах разумного. Ваша свобода – согласована в пределах графика. Откажетесь – будем мирить без вас.
Толпа загудела. К шкафу уже тянулись руки – кто-то из удобства, кто-то из страха, кто-то из вежливости. Ж. Пт. Чатский помолчал и не возражал. Он лишь отметил в книжечке: «Принято большинством из усталости».
– Не подписываем, – сказал