– На второй, – уточнила Синель.
– Вышла она в большой зал с блямбами под глазами. Орхидея такую истерику закатила… но знаешь что?
Шелк отрицательно покачал головой.
– Хватит, Синь, – вмешалась в разговор Гиацинт.
Шелк развернул кресло к Синели.
– Будь добра, продолжай. Что бы там ни случилось, винить ее я не стану.
– Говор-рить – нет, – каркнул Орев.
– Ладно. Что дальше случилось, пропущу: Ги же не хочет, чтоб я об этом трепалась, и правильно, надо думать, не хочет. Только освоилась она быстро, иначе никак: до смерти заклюют. Еще через пару дней при мне одна деваха ее толкнула, а Ги дала ей подножку и стулом с размаху – хрясь! Куча других девах все это тоже видели, и больше никто к ней не цеплялся… ты спросить что-то хочешь?
– Нет, – ответил Шелк.
– А мне показалось, да. Интересуешься, не доходило ли у нас с Ги до такого.
Гиацинт покачала головой.
– Если бы ее тряпки на меня налезали или мои на ней не болтались, могло б и дойти. Однако и в свойских мы не были – сказала бы, будто были, соврала б. Она и прожила с нами не так долго, и не нравилось мне в ней много разного, но кое-что все-таки нравилось… да я тебе как-то рассказывала.
– Ну да, патера, – подтвердил Чистик. – Сидя в той штуковине, сооруженной для винограда, на задах твоего мантейона. При мне дело было.
– Да, помню, – кивнул Шелк, – и все, что ты сказала, Синель, могу повторить почти слово в слово… нет, не из-за отменной памяти – из-за того, что Гиацинт мне так дорога.
Отвернувшись, он обвел взглядом приборную доску и испятнанное тучами небо, а после вновь повернулся к Чистику.
– Не будешь ли ты так любезен привести сюда Шкиехаана?
Чистик поднялся с кресла.
– Сейчас схожу. Только мне насчет двигателей с тобой поговорить надо бы, а? Разобраться, что ты такое с ними проделал, и не откажут ли они снова.
– Ладно, я за ним сбегаю.
С этими словами Гиацинт вышла из рубки, прежде чем Шелк успел ее задержать.
Синель, склонившись вперед, подалась к Шелку.
– Думает, ты ею гордиться должен. И я так думаю тоже.
Шелк кивнул.
– Только ты не гордишься, вот ей и обидно. Когда вы в первый раз встретились, она азотом тебе пригрозила, а ты, спасаясь, в окно выскочил, верно? Мне Моли рассказывала.
– Верно, перепугался я жутко, – признался Шелк и, хотя ничуть не вспотел, утер лицо подолом риз. – Азот ведь каменный подоконник рассек пополам… до конца дней, наверное, не забуду.
– И после этого, ты, патера, решил, что она – просто девчонка какая-то деревенская? – подал голос Чистик.
– Нет, вовсе нет. Кто она такова, я понял сразу.
На этом он умолк и молчал до тех самых пор, пока в рубку с поклоном не вошел Шкиехаан.
– Тебе угодно со мной говорить, кальд Шелк?
– Да. Не приходилось ли тебе управлять воздушными кораблями вроде этого?
– Ни разу. На крыльях я летаю давно, однако чего-либо подобного, кроме самого Круговорота, у нас, у Экипажа, нет, а Круговоротом управляет Майнфрейм.
– Понимаю. Тем не менее ты прекрасно разбираешься в восходящих и нисходящих воздушных потоках, а о бурях и штормах знаешь гораздо больше, чем когда-либо станет известно мне. Я правлю кораблем с тех пор, как шквал, ниспосланный в помощь нам Мольпой – или, как я предпочитаю считать, Иносущим, – вновь поднял нас в воздух. Сейчас мне хотелось бы на время отвлечься от управления. Не займешь ли ты мое место? Я был бы крайне тебе благодарен.
– О да! – истово закивав, воскликнул летун. – Благодарю тебя, кальд Шелк! Благодарю от всего сердца!
– Тогда садись сюда, – велел Шелк, поднявшись с кресла, вмиг занятого Шкиехааном. – Только здесь нет ни поводьев, ни штурвала, который надлежит крутить, как в пневмоглиссерах. Воздушный корабль управляется двигателями, понимаешь?
Шкиехаан кивнул, а Чистик звучно откашлялся.
– Ветер с запада несет нас к Майнфрейму. Ходу можно прибавить, но, по-моему, благоразумнее будет поберечь топливо. На этих циферблатах показана скорость всех восьми двигателей: как видишь, четыре из них отказали.
Как можно короче описав все, что успел узнать о назначении рычажков и поворотных ручек на приборной доске, и убедившись в понятливости летуна, Шелк повернулся к Чистику.
– Итак, ты хотел узнать, что я проделал с двигателями. Можно сказать, ничего особенного. Залез наверх, в тот обтянутый тканью корпус…
– Ясное дело, – кивнул Чистик, – без этого никак.
– Большая его часть – а величины она невероятной – занята рядами громадных баллонов, бамбуковыми мостками и деревянными балками.
– Я по таким бегал.
– Да, разумеется, во время схватки. Но главное, там же обнаружились цистерны и шланги. Я отыскал струбцинку – простенькую, какие имеются у всякого плотника, и…
Сделав паузу, Шелк бросил взгляд в сторону Орева, восседавшего на его плече.
– Как раз в этот момент меня разыскал Орев: я едва-едва успел ее подобрать. Струбцинку я надел на шланг – полагаю, топливный, и закрутил как можно туже, насколько хватило сил. Вряд ли она перекрыла поступление топлива полностью, однако уменьшила его значительно. Отыскать ее, зная, что ищешь, проще простого.
Чистик поскреб подбородок.
– Что-то непохоже.
– Ну для очистки совести нужно признаться, что майора Хадале я обманул… или как минимум подошел к границе между правдой и ложью вплотную. Она спросила, могу ли я починить двигатели, и я абсолютно честно ответил: по-моему, нет. Чинят ведь сломанное, не так ли? А отказавшие двигатели, насколько я мог судить, остались в полной исправности, но, будь они вправду сломаны, я и понятия не имел бы, чем тут помочь… и посему откровенно, правдиво признался, что починить их не в моих силах. Причем ничуть не солгал, хотя обмануть ее, разумеется, намеревался. Скажи я, что способен запустить отказавшие двигатели, она, чего доброго, приказала бы выбить из меня согласие так и сделать.
Шкиехаан, не отворачиваясь от приборной доски, энергично кивнул.
– Сегодня же попрошу патеру Наковальню меня исповедовать, а пока что… прошу прощения, мне очень нужно побыть одному.
– Попроси его, пусть расскажет, как пулевое ружье зачаровал! – посоветовал вслед Чистик за миг до того, как Шелк вышел из рубки.
От узкого коридора, окаймленного крохотными клетушками кают за зелеными занавесями, рубку отделяла лишь легкая дверь из бамбуковой рамки, обтянутой парусиной. Услышав знакомый голос, Шелк сдвинул в сторону занавесь справа.
Казалось, койка, небольшой столик и табурет уместились в каютке не иначе как чудом. Табурет занимала Крапива с иглострелом в руках, а с койки Шелку страдальчески, вымученно улыбнулась Саба.
– Бедная девочка! – пробормотал Орев.
Шелк начертал в воздухе символ сложения.
– Благословляю тебя, генерал Саба, Наисвященнейшим Именем Паса, Отца Богов, и Супруги Его, Божественной Эхидны, и Сыновей Их, и Дочерей, и Именем Всевидящего Иносущего, а также всех прочих богов до единого, сей день и во веки веков! Так говорю я, Шелк, во имя младшей, прекраснейшей из их дочерей, Меченосной Сфинги, радетельной покровительницы генерала Сабы и родного города генерала Сабы!
– Весьма учтиво с твоей стороны, кальд. Я думала,