– Мятежом, – не без колебаний кивнув, вставила майтера Мрамор.
– Восстанием, майтера. Горожане – по крайней мере, часть горожан – поднялись против Аюнтамьенто. Боюсь, каких-либо похорон в ближайшие несколько дней не устроить, а посему, как только тебе станет легче, нам с тобой нужно перенести гроб майтеры в мантейон. Очень ли он тяжел?
– По-моему, нет, патера.
– Тогда, видимо, справимся. Но прежде чем мы им займемся, я должен известить тебя вот о чем: сейчас в обители, на попечении Его Высокомудрия, находится женщина преклонных лет по имени Кассава и наш Ворсинка. Остаться здесь я не могу, Его Высокомудрие, уверен, тоже, и посему я намерен обратиться к нему с просьбой дать тебе позволение войти в обитель, дабы присмотреть за обоими.
Майтера Мрамор согласно кивнула.
– Далее: наш алтарь со Священным Окном до сих пор стоят посреди улицы. По-моему, тебе вряд ли удастся найти достаточно помощников, чтобы перенести их назад, в мантейон, пока волнения не улягутся, но если получится, будь добра, позаботься о том и другом.
– Всенепременно, патера.
– Ну а еще прошу тебя, майтера: оставайся здесь, береги наш мантейон. Майтера Мята в отлучке: почувствовав, что долг призывает ее возглавить сражение, она откликнулась на зов долга с мужеством, достойным всяческой похвалы. Мне тоже вскоре потребуется отлучиться. Там, в городе, люди гибнут – и убивают ближних – ради того, чтоб сделать меня кальдом, и я должен остановить их, если только смогу.
– Прошу тебя, патера, будь осторожен. Ради всех нас…
– И все же судьба нашего мантейона – дело по-прежнему важное. Ужасно важное.
Призрак доктора Журавля в укромном уголке памяти расхохотался в голос.
– Так сказал мне Иносущий, помнишь? Наш мантейон нельзя оставлять без заботы, а позаботиться о нем, кроме тебя, некому.
Майтера Мрамор смиренно склонила книзу поблескивающую металлом голову. Из-за отсутствия куколя поклон сибиллы казался странным – непривычным, подчеркнуто механическим.
– Сделаю все, что в моих силах, патера.
– Знаю и не сомневаюсь.
Вздохнув, Шелк набрал в грудь побольше воздуха.
– Как я уже говорил… да, говорил, хотя ты этого, возможно, не помнишь, мне следовало рассказать тебе о двух вещах. Однако, стоило только тебе заговорить, я осознал, что на деле таких вещей гораздо, гораздо больше. Сейчас, не откладывая, изложу две изначальные, а затем мы, если сумеем справиться, перенесем майтеру с улицы в мантейон. О первой из них следовало рассказать многие месяцы тому назад. Возможно, я уже сделал это: пробовать – пробовал, помню точно, но сейчас… сейчас полагаю, что, весьма вероятно, вскоре погибну, а значит, должен высказать все сейчас, пока не умолк навеки.
– Слушаю со всем вниманием, патера.
Голос майтеры Мрамор звучал мягко, бесстрастная металлическая маска лучилась искренним участием, теплые, твердые, влажные от воды руки дружески сжимали ладонь.
– Во-первых… это о давнем… я хотел сказать, что наверняка не выдержал бы служения здесь, если б не ты. Знаю, знаю: майтера Роза с майтерой Мятой старались помогать мне по мере сил, но ты, майтера, была моей правой рукой. Мне… очень хочется, чтоб ты об этом знала.
Майтера Мрамор опустила взгляд под ноги.
– Ты чересчур добр ко мне, патера.
– За всю жизнь я любил трех женщин. Первой была моя мать. Третьей… ну, это неважно, – пожав плечами, пробормотал Шелк. – Ты с ней не знакома, а я вряд ли когда-либо увижу ее вновь.
Над стеной, ограждавшей сад, поднялся столбом пыльный смерч, но ветер в тот же миг унес его прочь.
– Ну а второе, недавнее… я не могу больше быть тем же авгуром, что и прежде, майтера. Пас – Всевеликий Пас, правивший всем Круговоротом, словно заботливый отец – мертв. Так нам сказала сама Эхидна, помнишь?
Майтера Мрамор не ответила ни слова.
– Как учит Писание, Пас создал, выстроил наш круговорот. Строил он, я уверен, надежно, в расчете на долгое-долгое время, но на вечное существование в его отсутствие, разумеется, не рассчитывал. Теперь он мертв, и у солнца нет хозяина. Полагаю, сейчас его пытаются обуздать или хотя бы исцелить летуны. Как-то один человек на рынке сказал мне, что не раз слышал от деда, будто их появление в небе предвещает дождь, а значит, и моя жизнь, и жизнь моей матери, и жизни ее родителей прожиты под защитой летунов, все это время боровшихся с солнцем.
Сощурившись, Шелк поднял голову, взглянул сквозь жухлую виноградную листву на истончившуюся, сузившуюся под натиском тени золотистую полосу.
– Однако борьбу они проигрывают, майтера. Об этом мне вчера, по сути, испуская последний вздох, сказал один из летунов. В то время я не понял, о чем он, но теперь понимаю – или, по крайней мере, думаю, что понимаю – все. Кое-что из случившегося на улице не оставляет ни малейших сомнений. Нашему городу, а также всем другим городам надлежит оказать летунам всю посильную помощь и приготовиться к бедствиям, каких мы еще не видывали.
– Патера, майтера! – донесся из-за виноградных лоз ломкий старческий голос Кетцаля.
Раздвинув увядающую листву, Пролокутор шагнул в беседку.
– Прошу прощения, я невзначай подслушал ваш разговор. Вокруг так тихо, что не расслышать вас невозможно. Надеюсь, вы меня извините?
Шелк с майтерой Мрамор поднялись на ноги.
– Разумеется, Твое Высокомудрие!
– Сядь, дочь моя. Будь добра, сядь. Позволь, патера, я сяду рядом с тобой? Благодарю. Полагаю, все прячутся по домам либо спешат присоединиться к дерущимся. Будучи наверху, в твоей, патера, обители, я выглянул за окно. На улице – ни единой повозки, а откуда-то издали слышна стрельба.
– Ужасные новости, Твое Высокомудрие, – кивнув, согласился Шелк.
– Воистину, патера, особенно с учетом только что сказанного тобой. Майтера, судя по всему, что я слышал и прочел в наших архивах, ты – женщина весьма разумная. Можно сказать, женщина выдающегося ума. Вирон воюет сам с собой. В эту минуту, во время нашего разговора, на улицах гибнут мужчины, женщины и даже дети. Нас зовут мясниками за то, что мы приносим в дар богам кровь, хотя жертвы – всего лишь животные, а умирают мгновенно, причем ради высшей из целей. Ныне сточные канавы полны человеческой крови, пролитой зря. Если уж мы – мясники, как назовут они самих себя, когда все это кончится? – Вздохнув, Кетцаль покачал головой. – Надо думать, героями… ты со мною согласна?
Майтера Мрамор молча кивнула.
– Тогда сделай милость, скажи: как со всем этим покончить? Дай мне совет, майтера. Дай совет нам обоим. Наш коадъютор откровенно побаивается моего юмора, и порой я сам опасаюсь, не злоупотребляю ли им… но сейчас говорю серьезно, как никогда.
Изрядно смущенная, майтера Мрамор пробормотала нечто неразборчивое.
– Громче, майтера.
– Патера Шелк должен стать нашим кальдом.
Кетцаль откинулся на невысокую, по-деревенски простенькую спинку скамьи.
– Вот, пожалуйста! Ее репутация дамы весьма здравомыслящей совершенно справедлива, патера кальд!
– Твое Высокомудрие!..
Майтера Мрамор, не поднимаясь с места, поклонилась Кетцалю.
– Твое Высокомудрие чересчур добр