– Слушаюсь, о Сцилла-Испепелительница!
Из Лимны они вышли ночью, на исходе мольпицы. С ростени до затени солнце перечеркивало струей белого пламени слепящее глаза небо; свежий и крепкий поутру, ветер со временем переменился, ослаб, сменившись прерывистыми, легчайшими дуновениями, а к часу закрытия рынка унялся вовсе. Большую часть того дня Чистик прятался в тени паруса, а Синель – под галфдеком, но без толку: и он, и она, не говоря уж об авгуре, жутко обгорели на солнцепеке. К ночи над озером вновь поднялся ветер, но, как назло, встречный.
Управляемые старым рыбаком, под окрики вселившейся в Синель великой богини, велящей держаться еще, еще круче к ветру, они лавировали, лавировали, лавировали без конца, и Чистик с авгуром, то и дело одолеваемые тошнотой, лихорадочно отчерпывали воду на каждой смене галса, лодка кренилась так, что планширь едва не уходил под волну, а топовый фонарь бешено раскачивался из стороны в сторону, с грохотом бился о мачту, стоило лодке изменить курс, и с полдюжины раз угасал, заставляя троих донельзя усталых людей на борту замирать, вздрагивать в страхе напороться на кого-нибудь в темноте либо самим угодить под таранный удар чужого форштевня.
В один прекрасный момент авгуру вздумалось выхватить из-за брючного пояса Чистика иглострел. Пришлось задать ему трепку, пнуть раз-другой под ребра и вышвырнуть за борт, в буйные волны озера, после чего старому рыбаку едва-едва, благодаря поистине чудесному сочетанию смекалки с везением, удалось выловить его багром. Ростень привела с собой новый, юго-восточный ветер, да не просто свежий – прямо-таки штормовой, одну за другой гнавший перед собою бессчетные косые пелены проливного дождя, рассекаемые вспышками молний.
– Парус долой! – завизжала Синель. – Трави, идиот, трави! Майна рей!
Авгур поспешно принялся травить фал. Годами десятью старше Чистика, с далеко, по-заячьи, выпирающими вперед зубами, он стер в кровь крохотные нежные ладошки едва ли не прежде, чем лодка покинула Лимну.
Как только рей с грохотом рухнул вниз, Чистик развернулся, сощурился, устремив взгляд прямо по курсу, но, не сумев разглядеть ничего, кроме мокрого камня, добился лишь возмущенного писка из-под колен, служивших каким-никаким, а все же укрытием еще одному, пятому, члену команды.
– Вылазь, – бросил он ручной птице Шелка. – Вылазь, тут нас сверху скала закрывает.
– Вылазь – нет!
В сравнении с открытым озером у подножья утеса было довольно сухо, а скалы прикрывали от ветра, однако в их тени сделалось гораздо холодней, и Чистик поневоле вспомнил, что его новая летняя рубашка, надетая для поездки в Лимну, промокла до нитки, как и свободные, мешковатые брюки, а юфтевые башмаки с высоким верхом полны воды.
Узкий фиорд, в который свернула лодка, становился все уже и уже. Мокрые черные скалы слева и справа возвышались над топом мачты кубитах в пятидесяти, а то и больше, там и сям с обрыва струились, с шумным плеском падали в тихое озеро порожденные ливнем серебристые ручейки. Вскоре утесы сомкнулись над головой. Окованный железом эзельгофт мачты заскрежетал о камень.
– Пройдет, пройдет, – безмятежно заверила Синель старого рыбака. – Впереди свод становится выше.
– Я б, сударыня, знаешь ли, снова грот поднял, – едва ли не с тем же спокойствием заметил старик. – Ему бы просохнуть, а то зарифленный, он же ж тово… сопреет, моргнуть не успеешь.
Однако Синель не удостоила его вниманием. Тогда Чистик кивнул в сторону паруса и встал к фалу вместе с авгуром: уж очень ему не терпелось взяться за дело – все равно за какое, лишь бы согреться.
Орев вскочил на планширь, огляделся, взъерошил намокшие перья.
– Птичка… пр-ромок!
Похоже, плавание близилось к концу: теперь лодка шла мимо металлических, крашенных белым цистерн впечатляющей величины.
– Священное Окно! Быть не может!.. Окно и алтарь, прямо здесь! Глядите!
Голос авгура дрогнул от радости, а руки отпустили фал. Пинок Чистика отправил его на дно лодки.
– Сударыня, ежели дальше идти этой узостью, надо бы весла на воду.
– За рулем смотри. Разворачивайся к Окну бортом, – велела Синель и повернулась к авгуру. – Ты! Нож с собой?
Авгур с несчастным видом покачал головой.
– Ладно, твоя сабля тоже сойдет, – вновь повернувшись к Чистику, объявила Синель. – Жертвы богам приносить умеешь?
– Видеть, как это делается, конечно, видел, о Влагоносица. Кстати, у меня нож засапожный есть. Может, он подойдет даже лучше, только… только это ж птица, – подобно Реморе, решившись на отчаянный риск, добавил Чистик, – а птицы тебе вроде бы не по сердцу.
– Что? Птица?
Синель сплюнула за борт.
Плетеный веревочный кранец глухо заскрежетал о камень, и лодка остановилась в кубите от края созданного самой природой причала, служившего основанием для цистерн и Окна.
– Швартуйся, – велела Синель авгуру. – И ты помогай! Да нет, идиот, корму крепи! Носом займется он.
Чистик закрепил фал и прыгнул на каменный выступ вроде причальной стенки. Мокрая скала оказалась настолько скользкой, что он едва не упал, а разглядеть в полутьме грота громадное железное кольцо под ногами сумел лишь после того, как наступил на него.
Авгур, отыскавший второе кольцо куда раньше, выпрямился во весь рост.
– Я же… я же авгур, о Беспощадная Сцилла! Авгур, приносивший жертвы тебе и всем Девятерым множество раз. Я буду счастлив, о Беспощадная Сцилла… только понадобится его нож…
– Птичка… сквер-рный! Негодный! Др-рянь! Боги р-разгневаются! – прокаркал Орев и хлопнул поврежденным крылом, словно прикидывая, далеко ли сумеет улететь.
Синель, ловко вскочив на мокрый камень, поманила за собой пальцем старого рыбака.
– Ты. Поди сюда.
– Так я же ж должон…
– «Должон» ты делать что велено, не то велю моему громиле прикончить тебя на месте.
Вновь выхватив из-за пояса иглострел, Чистик едва не вздохнул от облегчения: великое все же дело – возвращение на знакомую почву!
– Сцилла! – ахнул авгур. – Человеческое существо?! Неужели…
Синель в ярости развернулась к нему.
– А ты что делаешь на моей лодке? Кем послан?
– Р-резать – нет! Сквер-рно! – заверил ее Орев.
Авгур с трудом перевел дух.
– Я – п-протонотарий Его Высокопреосвященства, – заговорил он, оправляя промокшие ризы, словно только что заметил, сколь жалко выглядит. – Й-его В-высокопре… преосвященство поручил мне р-разыскать н-некую юную ж-ж-женщину…
Чистик направил на него иглострел.
– Т-тебя. Высокую, красноволосую и так далее. Но я даже не п-подозревал, что это ты, о Беспощадная Сцилла! И й-его ин-нтерес, – в отчаянии, нервно дернув кадыком, добавил авгур, – в‐всецело дружеский. Й-его В-высокопреосвященство…
– Ну что ж, тебя следует поздравить с успехом, патера.
Голос Синели звучал ровно, едва ли не любезно, однако привычка надолго замирать в позах, которых не сумел бы сохранить долее пары секунд ни один из обычных людей, не на шутку пугала – вот и сейчас единственными живыми частями ее роскошного, цветущего тела казались сверкающие глаза да повернутая к авгуру голова.
– Поручение ты исполнил безукоризненно. Быть может, даже узнал прежнюю обитательницу, а? Насколько я понимаю, эту женщину тебе описали, – пояснила она, коснувшись собственной груди.
Авгур мелко, истово закивал.
– Да, о Беспощадная Сцилла. Пламенно-красные волосы… и мастерски управляется с ножом, и… и…
Синель закатила глаза под лоб