В медпункте на кушетке сидела очень мрачная Лена Семёнова. Её левая рука была вытянута на коленях и засыпана белым порошком. Выглядела Лена скверно, лоб вспотел, глаза лихорадочно блестели, губы пересохли.
– С медсестрой вышло по-дурацки, – первым делом сказала она, увидев меня. – Извини. Нужно было дома посидеть.
Я стремительно пересёк кабинет и уставился на её руку расширяющимися от ужаса глазами.
На запястье красовался синяк, но это было сущей ерундой, потому что всё предплечье вплоть до сгиба локтя уродовали кошмарные круглые ожоги, некоторые очень и очень глубокие. Белый лекарственный порошок припорошил кожу и раны, но это всё равно выглядело просто кошмарно.
Я сам не заметил, как упал на колени и схватил её за руку.
– Что это?! Что это такое? Кто это сделал?!
– Я, разумеется, – обиделась Лена и поморщилась. – Ещё бы я кому-то такое позволила. Шутишь, что ли.
– Зачем?!
Ей нужна срочная психиатрическая помощь! Никакая она не расчётливая шантажистка, она больна, это расстройство, это…
– Много он тебе отдал? – довольно полюбопытствовала Лена. – На машину, случайно, не хватит?
– Кто? – пробормотал я, всё ещё в ужасе таращась на изувеченную кожу.
– Папаша буйного Жорика.
У меня перехватило дыхание, и я уставился уже ей в глаза.
Лена усмехнулась.
– С физруком поговори на всякий случай, когда оклемается. Чтобы всё не испортил.
– Что ты сделала? – прошептал я, не веря своим ушам.
– Объяснила, что Семёныч выбил Жорику зуб, потому что случайно увидел мою руку и я рассказала ему, что со мной сотворил его садист-сыночек, – пожала плечами она.
Я схватился за голову.
– Лена! Ты совсем сдурела?! Поречный же всё объяснит! Это же неправда!
– Ага, послушает его папа, как же, – закатила глаза девушка. – Да он ему вообще больше никогда не будет по-настоящему доверять. Уверена, они поговорили прежде, чем он к тебе пошёл.
Она была права… Поговорили так, что Георгий теперь в больнице. А его мать сегодня утром ещё до начала уроков забрала из лицея все сыновние документы. Без единого слова.
– Угомони свою совесть, – скорчила гримасу Лена. – Жорик – такое редкое говно, что ему только на пользу пойдёт.
– Лена, он же потом найдёт тебя и покалечит!
– Это уже мои проблемы.
– Лена! Господи. – У меня в голове всё перемешалось. – Зачем?!
Она подняла правую здоровую руку и очень осторожно провела по моей разбитой брови и огромному синяку горячими от температуры пальцами.
– Никто не будет обижать тебя, Саша, – очень серьёзно произнесла Лена Семёнова. – Кроме меня.
Глава 11
Лена Семёнова не посещала занятия полторы недели. Медсестре я сообщил, что обо всём переговорил с её матерью – и якобы та знала о том, кто обидел девочку, и с лицеем это не связано. Не могу оценить, насколько я был убедителен. Я находился в прострации, потому что поступок моей мучительницы абсолютно не укладывался во всё то, что она вытворяла раньше. Была только одна общая черта – кричащая, вопиющая дикость ситуации.
Я уверился, что этому ребёнку необходима психологическая, а может быть, даже психиатрическая помощь. Необходима давно, но всем, кто её окружает, на это наплевать. Сам я тоже думал не о том. Я мечтал выбросить Лену Семёнову из своей жизни подальше, избавиться от неё и забыть. Но, возможно, моя задача была вовсе в другом.
Однако к этому пониманию я двигался очень медленно.
Поначалу почти все мысли забрал на себя новый страх – что теперь из-за меня школьнице, беззащитной глупой несовершеннолетней девчонке грозит реальная и очень серьёзная физическая опасность. И это вовсе не возможные осложнения от сигаретных ожогов, которые тоже не желали идти из моей головы.
Как скоро отец и сын Поречные успокоятся настолько, чтобы слышать друг друга? Обсудят произошедшее и объяснятся? И что за подобные шутки сделают с малолетней лгуньей?
Я был обязан поговорить с её матерью обо всём.
Только что бы сделал я сам с человеком, из-за которого моя дочь подверглась бы такой опасности? Со взрослым человеком, который так долго шёл на поводу у её диких выдумок? Давал ей огромные суммы. Видел её раздетой.
Если бы вообще поверил в его историю.
Относительно Маши в жизни бы не поверил. Но Ирина Семёнова должна ведь знать свою дочь?
А тогда – почему не принимает мер?
И полноте, кто, как не эта самая Ирина Семёнова упустила свою девочку, довела до такого состояния? Именно рядом со своей матерью Лена выросла и придумала всё то, что делает, посчитала это приемлемым и правильным. А та не заметила. И не замечает до сих пор.
Занятая только своей работой и самой собой.
Я припомнил, как Лена сказала мне, что у неё были хорошие отчимы. Я находился не в том состоянии, чтобы отметить тогда это множественное число. И подумать о том, что редко какой счастливый рядом со своей мамой и обласканный ею ребёнок может хорошо отнестись к новому человеку, отнимающему внимание. Выходит, что от этих посторонних мужчин – сколько же их было? – внимания девочке доставалось даже больше…
Забытая, заброшенная и окружённая историями преступников, которым её мать уделяет всё своё время. Разумеется, у Лены начались проблемы. По-другому просто не могло быть.
Нет, разговор с её матерью не принесёт ровным счётом ничего хорошего.
Существовал ещё второй момент, и мне понадобилось очень много дней для того, чтобы себе в нём признаться.
Началось, конечно, с кошмарных сигаретных ожогов.
Сам я вернулся к пагубной привычке потреблять никотин, и потому часто испытывал соблазн проверить на собственной шкуре, чему подвергла себя девочка. Я прятался от коллег и семьи, не желая объяснять кому бы то ни было, почему воскресил в своей жизни сигаретную зависимость, и потому часто теперь оказывался в укромных безлюдных уголках с тлеющим «оружием» в руках.
Почти три дня я гипнотизировал свои сигареты, будто они бросали мне персональный вызов. К понедельнику, затаившись в низине балки, сокращающий пеший путь на работу, я освободил руку от рукава дублёнки, закатал рубашку. Понял, что мне по-детски страшно. И любопытно. Слишком любопытно, чтобы терпеть дальше.
Мне нужно было узнать.
Я едва коснулся кожи раскалённым кончиком. Это было ужасающе больно. Я, взрослый мужчина, не смог заставить себя прижать её как следует.
На коже остался пылающий круг, похожий на рисунок. У Лены отметины были глубокими. Словно она не обжигала себя слегка, а тушила о предплечье окурки. Один за одним. Я понял, что не смог бы так сделать. Не смог бы даже заставить себя оставить второй лёгкий след на руке.
Сколько их было у Лены? Пятнадцать или двадцать. Раз за разом она продолжала свою экзекуцию, стиснув зубы и выдерживая растущую мучительную боль.
Эта небольшая ранка не давала мне покоя