Сквайр вышел из себя.
— Вы из тех, кто считает, что должен поучать старших, не так ли?
Надежда покинула Сэл. Спор с теми, кто правил, всегда заканчивался так. Джентри были правы, потому что они были джентри, невзирая на законы, обещания или логику. Правилам должны были подчиняться только бедняки.
У нее не осталось сил. Ей придется просить у ректора Риддика, а тот сделает все возможное, чтобы не оказывать ей никакой помощи.
Она вышла из комнаты, не сказав больше ни слова. Вышла через боковую дверь и пошла домой. Она чувствовала себя подавленной и лишенной всякой надежды.
Она закончила рубашку для Кита, они пообедали хлебом с сыром, а затем зазвонил колокол, и они пошли к церкви Святого Матфея. Там уже было много народу, и неф был переполнен. Церковь была небольшой средневековой постройкой, и ее следовало бы расширить, чтобы вместить растущую деревню, но Риддики не желали тратить на это деньги.
Некоторые из скорбящих не очень хорошо знали Гарри, и Сэл удивилась, почему они оторвались от работы, чтобы прийти. Потом она поняла, что его смерть была для них особенной. Ее вызвала не болезнь, не старость и не неизбежный несчастный случай — ни одна из обычных для батраков причин. Гарри умер из-за глупости и жестокости Уилла Риддика. Придя на похороны, деревенские жители ясно давали понять, что жизнь Гарри имела значение, и его смерть нельзя просто так смахнуть со счетов.
Ректор Риддик, казалось, это понял. Он вошел в своем облачении, удивленно уставился на большую толпу и рассердился. Он быстро подошел к алтарю и начал службу. Сэл была уверена, что он предпочел бы не проводить эти похороны, но он был единственным священником в деревне. А плата за все крестины, свадьбы и похороны в большой деревне составляла значительную прибавку к его жалованью.
Он промчался по литургии так быстро, что прихожане начали недовольно роптать. Он не обратил на них внимания и поспешил к концу. Сэл было почти все равно. Она все думала о том, что больше никогда не увидит Гарри, и ей оставалось только плакать.
Дядя Айк организовал тех, кто понесет гроб, и прихожане последовали за ними на кладбище. Брайан Пайкстафф встал рядом с Сэл и ободряюще обнял ее за дрожащие плечи.
Ректор прочел последнюю молитву, когда тело опускали в могилу
По окончании службы он подошел к Сэл. Она гадала, скажет ли он слова неискреннего утешения, но он произнес:
— Отец рассказал мне о вашем визите. Я зайду к вам сегодня после обеда.
Затем он поспешно удалился.
Когда он ушел, Брайан Пайкстафф произнес короткую прощальную речь. Он говорил о Гарри с теплотой и уважением, и его слова были встречены кивками и шепотом «Аминь» со всех сторон могилы. Он прочел молитву, а затем они спели «Искупления свершился труд».
Сэл пожала руки нескольким близким друзьям, поблагодарив их за то, что пришли, затем взяла Кита за руку и быстро ушла.
Вскоре после ее возвращения домой появился Брайан, принеся гусиное перо и маленький флакончик чернил.
— Я подумал, вы захотите вписать имя Гарри в свою Библию, — сказал он. — Я не останусь — просто верните мне перо и флакончик, когда вам будет удобно.
Читала она лучше, чем писала, но могла ставить даты и переписывать что угодно. Имя Гарри уже было в книге, рядом с датой их свадьбы, и, сидя за столом с книгой перед собой и пером в руке, она вспомнила тот день, восемь лет назад. Вспомнила, как счастлива она была, выходя за него замуж. На ней было новое платье, и сегодня она тоже была в нем. Она произнесла слова «пока смерть не разлучит нас», но никогда не думала, что это случится так скоро. На несколько мгновений она позволила себе ощутить всю тяжесть горя.
Затем она утерла слезы и медленно, старательно вывела:
«Гарольд Клитроу, умер 4 декабря 1792 года».
Ей хотелось бы добавить, как он умер, но она не знала, как написать слова вроде «задавлен телегой» или «по дурости сквайрского сынка», да и, пожалуй, мудрее было не доверять такое чернилам.
Жизнь должна была вернуться в свое русло, и она села за прялку, работая при свете, лившемся из открытой двери. Кит, как это часто бывало, сидел рядом, передавая ей из рук в руки рыхлые жгуты непряденой шерсти, пока она заправляла их в отверстие и одновременно вращала колесо, которое крутило веретено и скручивало шерсть в тугую пряжу. Он выглядел задумчивым и через некоторое время спросил:
— А почему мы должны умереть, чтобы попасть на небеса?
Она и сама задавала подобные вопросы, хотя, кажется, в более позднем возрасте. Скорее в двенадцать, чем в шесть. Она быстро поняла, что на загадочные стороны религии редко находилось толковое объяснение, и перестала спрашивать. У нее было чувство, что Кит окажется настойчивее.
— Не знаю почему, прости, — сказала она. — Никто не знает. Это тайна.
— А бывает так, чтобы кто-то попал на небеса, не умирая?
Она уже собиралась сказать «нет», как что-то шевельнулось в памяти, и через несколько мгновений она вспомнила.
— Да, был один человек, его звали Илия.
— Значит, его не похоронили на кладбище рядом с церковью?
— Нет.
Сэл была почти уверена, что во времена ветхозаветных пророков церквей не было, но решила не поправлять ошибку Кита.
— А как он попал на небеса?
— Его унес вихрь. — И, чтобы избежать неизбежного вопроса, добавила: — Не знаю почему.
Он замолчал, и она догадалась, что он думает об отце, который теперь там, на небесах, с Богом и ангелами.
У Кита был еще один вопрос:
— А зачем нужно большое колесо?
На этот она могла ответить.
— Колесо намного больше, чем веретено, которое оно вращает, — видишь, да?
— Да.
— Поэтому, когда колесо делает один оборот, веретено успевает обернуться пять раз. Значит, веретено крутится намного быстрее.
— Но можно ведь просто крутить веретено.
— Так и делали, пока не изобрели большое колесо. Но быстро крутить веретено тяжело. Быстро устанешь. А колесо можно медленно вращать целый день.
Он уставился на механизм, погруженный в глубокие думы, и смотрел, как тот вращается. Он был особенным ребенком. Сэл знала, что так думает каждая мать, особенно та, у которой всего один ребенок. Но все же она считала, что Кит отличается от остальных. Когда он вырастет, он будет способен на большее, чем просто батрачить, и она не хотела, чтобы он жил так, как она, — в торфяном доме без дымохода.
Когда-то и у нее были устремления. Она боготворила свою тетю Сару, старшую сестру матери. Сара уехала из деревни, перебралась в Кингсбридж и начала продавать на улице баллады, распевая их для привлечения покупателей. Она вышла замуж за человека, который печатал эти баллады, и выучила арифметику, чтобы стать его счетоводом. Тетя Сара приезжала в деревню раз или два в год, хорошо одетая, сдержанная, уверенная в себе, с щедрыми подарками: шелк на платье, живая курица, стеклянная чаша. Она говорила о вещах, которые вычитала в газетах: об американской революции, о капитане Куке в Австралии, о назначении двадцатичетырехлетнего Уильяма Питта премьер-министром. Сэл хотела быть точь-в-точь как тетя Сара. А потом она влюбилась в Гарри, и жизнь ее пошла по другому пути.
Она не могла в точности представить, какой путь изберет Кит, но точно знала, что в начале этого пути должно лежать учение. Она научила его буквам и цифрам, и он уже мог нацарапать палкой на земле три буквы своего имени. Но сама она почти не училась, и скоро ей уже нечему будет его учить.
В деревне была школа, которой управлял ректор, — семья Риддиков держала здесь в руках почти все. Школа брала пенни в день. Сэл отправляла туда Кита всякий раз, когда у нее находился лишний пенни, но это случалось нечасто, а теперь, когда Гарри не стало, могло не случиться вовсе. Она была как никогда полна решимости, что Кит выбьется в люди, но не знала как.
— Почитаем? — спросил Кит.
— Хорошая мысль. Неси книгу.
Он пересек комнату и взял Библию. Он положил ее на пол, чтобы они оба могли видеть ее, не отрываясь от работы.