Они забросали камнями короля! Хорнбим никогда не слышал о подобном оскорблении монарха. Это была государственная измена. И все же, даже кипя от негодования, он понял, что эта новость может помочь ему сегодня на встрече с лордом-наместником, графом Ширингом. Он аккуратно сложил газету и сунул ее под пальто. Затем вышел.
Он гордился каретой, стоявшей у парадной двери. Ее изготовил для него королевский каретный мастер Джон Хэтчетт с лондонской улицы Лонг-Акр. Мальчишкой он видел подобные экипажи и мечтал о таком же. Это была модель под названием «берлин», быстрая, но устойчивая, с меньшей вероятностью опрокидывания на скорости. Кузов был синим с позолоченными полосами, а лак сиял на солнце.
Риддик уже сидел внутри. Они вместе ехали в Эрлкасл. Лорду-наместнику наверняка будет трудно проигнорировать жалобу двух мировых судей.
Они проехали через рыночную площадь, уже оживленную, несмотря на ранний час. Хорнбим остановил карету, чтобы они могли посмотреть на наказанных.
Приспособление, называемое колодками, зажимало ноги, заставляя преступника весь день сидеть на земле в неудобной позе. Это было скорее унизительно, чем больно. Этим утром все двенадцать человек, признанные виновными судьями, были выставлены на всеобщее обозрение под дождем.
Часто над преступниками издевались и оскорбляли их, беспомощных и неспособных сопротивляться. В них могли бросать нечистоты из навозных куч. Настоящее насилие было запрещено, но грань была тонка. Однако сегодня люди на площади не проявляли враждебности. Это был знак того, что они сочувствовали.
Хорнбиму было все равно. Он не стремился к популярности. В этом не было денег.
Он посмотрел на Джарджа Бокса, зачинщика, и его сестру, Джоан, сидевших бок о бок. Они, казалось, не сильно страдали. Джоан болтала с женщиной с корзиной для покупок. Джардж пил пиво из кружки, которую, по-видимому, принес ему какой-то доброжелатель.
Затем Хорнбим заметил Сэл Клитроу, организатора, которой даже не предъявили обвинений. Она стояла рядом с Боксом, держа на плече тяжелую деревянную лопату. Она была там, чтобы в случае необходимости защитить Бокса. Хорнбим сомневался, что кто-то осмелится ей бросить вызов.
Все это было очень неудовлетворительно.
— Настоящие виновники — организаторы, а их там нет, — прокомментировал Риддик.
Хорнбим согласно кивнул.
— Когда мы вернемся сегодня днем из Эрлкасла, у нас должен быть более жесткий контроль над судами в городе.
Он велел кучеру ехать дальше.
Путь был долгим. Риддик предложил сыграть несколько партий в фаро, но Хорнбим отказался. Он не любил игр, особенно тех, в которых можно было проиграть деньги.
Риддик спросил его, насколько хорошо он знает графа.
— Почти совсем не знаю, — ответил он. Он припомнил более старую версию виконта Нортвуда, с тем же большим носом и острыми глазами, но с лысой головой вместо каштановых кудрей. — Я встречался с ним на церемониях и он собеседовал меня, прежде чем сделать мировым судьей. Вот, пожалуй, и все.
— У меня то же самое.
— Он, конечно, не разбирается в делах, но мало кто из этих аристократов разбирается. Они думают, что богатство происходит от земли. Они все еще живут как в Средних веках.
Риддик кивнул.
— У сына есть мягкотелость. Он склонен рассуждать о том, что Англия — свободная страна. Не знаю, таков ли старик.
— Сейчас узнаем.
На кону стояло многое. Если встреча пройдет хорошо, Хорнбим вернется в Кингсбридж значительно более могущественным.
Несколько часов спустя они увидели Эрлкасл. Это уже не был замок, хотя и сохранился короткий участок оборонительной стены с зубцами и бойницами. Современная часть жилища была из красного кирпича с длинными свинцовыми окнами и множеством высоких труб, выпускавших дым в дождевые облака. Грачи на высоких вязах презрительно каркали, когда Хорнбим и Риддик сошли с кареты и поспешили внутрь.
— Надеюсь, граф предложит нам ужин, — сказал Риддик, пока они снимали пальто в холле. — Я умираю с голоду.
— Не рассчитывай, — ответил Хорнбим.
Граф принял их в своей библиотеке, а не в гостиной — знак того, что они были ниже его по социальному положению и, следовательно, он считал эту встречу деловой. На нем было сливового цвета пальто и серебристо-серый парик.
Хорнбим удивился, увидев там виконта Нортвуда, не в форме, а в одежде для верховой езды. Должно быть, именно здесь он и был в вечер собрания Сократовского общества. Его присутствие было неприятным сюрпризом. Вряд ли он одобрит план, который собирался предложить Хорнбим.
В огромном камине ярко пылал огонь. Хорнбим был этому рад, потому что в карете было холодно.
Лакей предложил им херес и печенье. Хорнбим отказался, чувствуя, что ему нужно сохранять трезвый рассудок.
Он рассказал историю о собрании Сократовского общества: революционный оратор, протест верных королю граждан, запугивание со стороны республиканских громил и бунт.
Граф слушал внимательно, но на лице Нортвуда был скепсис, и он сказал:
— Кто-нибудь был убит?
— Нет. Но несколько человек получили ранения.
— Серьезные?
Хорнбим собирался солгать и сказать «да», но ему пришло в голову, что Нортвуд мог получить отчет от своего адъютанта, лейтенанта Дональдсона. Пришлось признать правду.
— Не очень, — сказал он.
— Значит, скорее потасовка, чем бунт, — сказал Нортвуд, вторя тому, что сказал Дринкуотер в суде.
Да, виконта определенно кто-то проинформировал.
— Двенадцать человек предстали перед судом, — сказал Хорнбим. — Председательствовал олдермен Дринкуотер, и вот тут-то все и пошло наперекосяк. Сначала он переквалифицировал обвинения с бунта на нападение. Присяжные были разумны и признали всех двенадцать виновными. Но Дринкуотер настоял на мягких приговорах. Всех приговорили к дню в колодках. Они там и сейчас, болтают с прохожими, а им носят кружки с пивом.
— Это превращает правосудие в посмешище, — добавил Риддик.
— Вы считаете это серьезным, — сказал граф.
— Да, — ответил Хорнбим.
— И что, по-вашему, следует сделать?
Хорнбим сделал вдох. Это был решающий момент.
— Олдермену Дринкуотеру уже семьдесят, — сказал он. — Возраст, конечно, это еще не все, — поспешно добавил он, вспомнив, что графу было под шестьдесят. — Однако Дринкуотер вступил в ту благодушную пору зрелости, когда некоторые мужчины становятся всепрощающими. Отношение, подходящее, возможно, для дедушки, но не для председателя мировых судей.
— Вы просите меня уволить Дринкуотера?
— С поста мирового судьи, да. Олдерменом он, конечно, останется.
— Полагаю, вы хотите стать председателем вместо Дринкуотера, Хорнбим, не так ли? — вставил Нортвуд.
— Я бы смиренно принял этот пост, если бы мне его предложили.
— Олдермен Хорнбим — очевидный выбор, милорд, — сказал Риддик. — Он ведущий суконщик в городе и рано или поздно наверняка станет мэром.
«Вот и все, — подумал Хорнбим, — Мы выложили свои карты на стол. Теперь посмотрим, как их примут».
Граф выглядел сомневающимся.
— Не уверен, что рассказанное вами оправдывает увольнение. Это довольно решительный шаг.
Хорнбим этого и боялся.
— Давайте не будем делать из мухи слона, — сказал Нортвуд. — Англичанин имеет право на свое мнение, а Кингсбриджское Сократовское общество — это всего лишь дискуссионный кружок. Несколько разбитых носов это еще не революция. Я не верю, что общество представляет хоть малейшую угрозу Его Величеству королю Георгу или британской конституции.
«Приятные мечты», — подумал Хорнбим, но не осмелился сказать это вслух.
Наступила тишина. Граф казался непреклонным, а его сын — довольным тем, как складывался разговор. Риддик выглядел растерянным. Он не был гением и не имел понятия, что делать дальше.
Но у Хорнбима был козырь в рукаве, а точнее, в кармане.
— Интересно, милорд, видели ли вы сегодня газету?
Он достал «Таймс».
— Сообщается, что короля забросала камнями лондонская чернь.