Все закончилось слишком быстро. Его застали врасплох. Одна судорога за другой сотрясали его, и он услышал стон Джейн и почувствовал, как она наклонилась вперед и прижалась к нему всем телом. А затем все было кончено, и они оба обмякли, тяжело дыша.
— Мы не целовались, — сказал он, отдышавшись.
— Теперь можем, — ответила она, и они целовались, долгие, счастливые минуты. Затем они разомкнули объятия, и она легла поперек его колен, лицом вверх. Он упивался видом ее тела.
— Могу я прикоснуться к тебе? — спросил он.
— Можешь делать все, что захочешь.
Через несколько минут часы на каминной полке пробили десять, и она встала.
Стоя лицом к нему, она надела туфли. Она наклонилась и подняла свою нижнюю юбку, затем помедлила.
— Ты второй мужчина, который видел меня обнаженной, но первый, кто смотрел на меня вот так, — сказала она.
— Это как?
Она на мгновение задумалась.
— Как Али-Баба в пещере, взирающий на несметные сокровища.
— Именно это я и делаю. Взираю на несметные сокровища.
— Ты очень милый. — Она натянула одежду через голову, поправила ее, а затем надела платье, застегивая его за спиной.
Одевшись, она стояла и смотрела на него с выражением, которое он не мог прочитать. Ею овладела эмоция, которую он не мог определить. После паузы она сказала:
— О, Боже, я это сделала. Я и вправду это сделала.
Ее бесшабашность была всего лишь маской, понял он. Этот момент изменил жизнь и для нее, и для него, хотя и по-разному. Он был сбит с толку, но счастлив.
Мгновение прошло, и она сказала:
— Принесешь мое пальто и шляпку?
Он застегнул бриджи и принес ее верхнюю одежду. Пока она одевалась, он тоже взял свое пальто и шляпу.
— Я провожу тебя домой.
— Спасибо, но давай по дороге ни с кем не будем разговаривать. У меня нет сил придумывать правдоподобную ложь о том, где мы были.
На улице было немноголюдно, и все спешили под дождем, как могли. Никто не встретился с Эймосом взглядом.
Она открыла ключом парадную дверь Уиллард-Хауса.
— Спокойной ночи, мистер Дэнджерфилд, — сказала она. — Спасибо, что проводили меня.
«Мистер Дэнджерфилд», — подумал он. Она изменила его имя в последний момент, и слово, которое пришло ей в голову, было «опасность». Неудивительно.
Возвращаясь домой, он думал обо всех вопросах, которые должен был ей задать. Когда они встретятся снова? Было ли это разовой акцией или она намерена продолжить отношения? Если да, то какие? Бросит ли она мужа?
Он дошел до дома и через парадную дверь вошел в контору. Это заставило его вспомнить, какой она пришла к нему этим вечером. Промокшей и несчастной. Он заново пережил их разговор. Он прошел на кухню и увидел, как она снимает пальто и шляпу и бросает их на стул. Он сел на скамью и представил ее напротив, как она ест суп ложкой, отламывает кусок хлеба, а затем откусывает кусочек сыра своими белыми зубами. Он прошел в гостиную, где догорал камин, сел на диван и снова почувствовал тяжесть ее головы на своем бедре и прикосновение ее губ, когда она целовала его член сквозь шерстяную ткань бриджей. Затем, самое лучшее, он увидел ее стоящей перед ним в одних только чулках до колен, подвязанных лентами.
И только тогда, наконец, он заставил себя задать вопрос. Что все это значило?
Для него это было подобно землетрясению. Для нее явно что-то меньшее, но все же сбивающее с толку. Но она это спланировала. Зачем? Чего она хотела?
Заставляя себя быть реалистом, он был уверен, что она не бросит мужа. Развод был настолько сложен, что практически невозможен. Если бы она жила с Эймосом во грехе, все приличные люди, то есть все клиенты, бойкотировали бы его дело, а бедность была тем, чего Джейн не могла вынести. Неужели она имела в виду, что они сбегут вместе и начнут новую жизнь под другими именами где-нибудь еще, может быть, даже в другой стране? Это было возможно. Он мог бы продать свое дело в Кингсбридже за наличные и начать новое предприятие в другом месте. Однако он сразу понял, что Джейн никогда не согласится на то, что сулит трудности и риск.
Так чего же она хотела? Тайного романа? Такое, конечно, случалось. Спейд и Арабелла Латимер встречались уже много лет, если верить городским сплетням.
Но Эймос не мог жить с чувством вины. Он согрешил сегодня, грехом, которого никогда раньше не совершал. Это было прелюбодеяние, запрещенное седьмой заповедью Моисея, тяжкое преступление против Бога, Нортвуда, Джейн и самого себя. Он не мог и помыслить о том, чтобы совершать тот же грех снова и снова, как бы ему этого ни хотелось.
Возможно, ему повезет. Возможно, Нортвуд умрет при удачном стечении обстоятельств.
А возможно, и нет.
29
Кит много думал о Роджере Риддике. В детстве он никогда не понимал, каким замечательным человеком был Роджер. С тех пор как Роджер вернулся из своих путешествий, Кит узнал о нем больше и научился ценить его качества. Он был, конечно, очень умен, и это делало каждый разговор с ним необычайно интересным, но важнее этого был его солнечный нрав. Он был весел и оптимистичен, и его улыбка могла осветить комнату.
Роджер был на тринадцать лет старше Кита и получил образование, о котором Кит не мог и мечтать. Но, несмотря на это, они на равных говорили о машинах и технике ткачества. Роджер, казалось, даже был весьма расположен к Киту.
Чувства Кита были настолько сильны, что вызывали у него некоторую тревогу. Словно он был влюблен в Роджера, но это было, конечно, смешно. Это означало бы, что Кит из «этих», что было невозможно. Правда, в юности он кое-чем занимался с другими мальчишками. Они вместе мастурбировали. Они называли это «стрельбой». Они становились в круг и соревновались, кто первым кончит. Иногда они «стреляли» друг другу, отчего Кит всегда кончал быстрее. Но никто из них не был из «этих». Это были просто юношеские эксперименты.
И все же он не мог выбросить Роджера из головы. Время от времени Роджер обнимал Кита за плечи и коротко сжимал в эдаком мужском жесте привязанности и Кит чувствовал это объятие весь оставшийся день.
Он думал о Роджере всю методистскую службу причастия. Кит не был ярым методистом. Он ходил на службу, потому что ходила его мать. Его не интересовали вечерние молитвенные собрания и группы по изучению Библии. Он предпочитал книжный клуб, где читали научные тексты. Поэтому, выйдя из методистской молельни, он чувствовал себя немного виноватым.
Затем он увидел Роджера, прислонившегося к стене.
— Я надеялся тебя встретить, — сказал Роджер, и его улыбка излучала тепло, как огонь. — Можем поговорить?
— Конечно, — ответил Кит.
— Пойдем к Калливеру выпьем.
Кит никогда не бывал у Калливера и не хотел начинать, особенно в воскресенье.
— Как насчет кофейни? — предложил он.
— Договорились.
Хозяин таверны «Колокол» открыл новое заведение, Кофейню на Хай-стрит, по соседству с Ратушей. Такие места назывались кофейнями, но на самом деле там подавали полноценные обеды и вино, а кофе был скорее дополнением. Кит и Роджер пошли по Мейн-стрит к Хай-стрит под зимним солнцем. Внутри кофейни Роджер заказал кружку эля, а Кит попросил кофе.
— Помнишь, я говорил о станке Жаккарда? — спросил Роджер.
— Помню, — сказал Кит. — Это очень интересно.
— Вот только мне не удалось раздобыть ни одного. Если бы я мог поехать в Париж и поговорить с ткачами, уверен, я бы выяснил, где его купить, но даже тогда было бы непросто вывезти его в Англию.
— Какое разочарование.
— Вот поэтому я и пришел к тебе.
Кит понял, к чему он клонит.
— Ты собираешься его сделать.
— И я хочу, чтобы ты мне помог.
— Но я даже ни разу его не видел.
Роджер снова улыбнулся.
— Когда я учился в Берлине, у меня был особенный друг, французский студент. — Кит задумался, что именно Роджер имел в виду под «особенным другом». — Пьер выяснил, что месье Жаккар запатентовал свою машину, а это значит, что в патентном бюро есть ее чертежи. — Роджер полез за пазуху. — И вот несколько копий.