Примерно по той же причине я никогда не пишу проектной документации. Некоторые руководители привязаны к ней вопреки всякой логике и ждут, что им разложат по полочкам всю игру в форме информативного текста и слайдов презентаций еще до того, как будут написаны первые строчки кода. Но, на мой взгляд, это то же самое, что чертить карту до того, как посетил местность: «Я решил, что вот здесь будет гора». Льюиса и Кларка засмеяли бы, если бы они показали кому-нибудь проектную документацию. Гора находится там, где она находится, и ваша работа – ее найти, а не настаивать на том, что она должна быть там, где вам хочется.
Вот некоторые кусочки глины, которые я в процессе работы над Civilization сначала налепил на свою скульптуру, а потом решил убрать.
Во-первых, часы в реальном времени. Я будто бы выкинул все сделанное в помойку и начал с нового кома.
Затем я непродолжительное время экспериментировал с циклическим взлетом и падением наций. Такой подход соответствовал историческим реалиям, но напоминал затопление железнодорожного моста, только в куда большем масштабе. Любому игроку, который столкнется с пробуждением вулкана Кракатау или с эпидемией бубонной чумы, сразу захочется загрузить последнюю сохраненную игру.
Древовидная структура технологических достижений была довольно хорошей идеей, но фактически ее элементы болтались там и сям несколько месяцев, пока наконец их не удалось привести в порядок. Какое-то время у нас было отдельное дерево вторичных навыков, например «пивоварение» (конечно же, его исследование позволяло повысить уровень счастья населения), но потом мы сочли его чрезмерно громоздким и избавились от него.
Какое-то время я пытался сделать в игре наземные мины, но никак не мог заставить искусственный интеллект грамотно их расставлять или не позволять пехоте ходить по собственным минам – любая попытка в этом направлении приводила к катастрофическому замедлению процессов. Пришлось от них отказаться.
Сначала у нас были религиозные лидеры, а потом их не стало.
Сначала у нас были немцы, потом мы их убрали, а потом вернули на место.
Иными словами, в моих играх есть недостатки (по крайней мере, до того момента, как я их не обнаружу), но я все равно двигаюсь вперед, не давая страху ошибки меня одолеть. Я не раздумываю часами, нужна ли мне та или иная деталь, – я просто добавляю ее и получаю возможность проверить все на деле. Если она выглядит коряво, я ее вырезаю. Не может быть карты до того, пока вы не исследуете неразведанные земли, и не может быть всестороннего творческого видения в первый день работы над проектом. Остается трудная последовательная работа в форме каждодневных улучшений и стремления к максимально эффективному использованию времени в процессе открытия будущего облика вашего творения.
Глава 12. Поворотные моменты
Pirates! Gold, 1993
* * *Sid Meier’s Railroad Tycoon Deluxe, 1993
В тот год на Рождество мы с моими родителями, братом и сестрой поехали на лыжный курорт Массанаттен в штате Вирджиния. Райану было семь месяцев от роду, поэтому большинство видов снежных развлечений ему были недоступны, но он все же прокатился на своеобразной ползунковой версии горнолыжного подъемника, когда родственники передавали его из рук в руки. Мне было интересно наблюдать, как мои младшие брат и сестра реагируют на Райана, ведь они тогда были примерно в том же возрасте, как я в момент их рождения.
Моя сестра Вики родилась, когда я был на втором курсе университета, – мои родители тогда, судя по всему, обрели второе дыхание. А за год до моего выпуска родился мой брат Брюс. (Сейчас это имя встречается нечасто, но когда-то оно было крайне распространено, и пик его популярности пришелся на конец сороковых. Именно тогда родился мой коллега Брюс Шелли. Популярность этого имени продолжалась вплоть до начала семидесятых, когда появился на свет мой брат. Именно поэтому так получилось, что первыми в Civilization поиграли два Брюса.)
Как и большинство тинейджеров, я был с головой погружен в свои интересы. Эти интересы были достаточно разнообразны, но младенцы в их число точно не входили. Вики и Брюс были слишком малы, чтобы я мог их считать сестрой и братом в обычном смысле этих слов, но брать на себя родительскую роль я не хотел. Вряд ли тот, кто видел 15-летнего Сида Мейера, назвал бы его типаж «крутым дядюшкой». Конечно, мы с братом и сестрой стали гораздо ближе, когда они выросли, но поначалу у меня было впечатление, что у родителей появилось какое-то странное новое хобби. Я помогал маме с малышами, если она об этом просила, но в целом воспринимал их как что-то, чем должна заниматься она, а не я.
Но в то же время мне было интересно со стороны наблюдать за моими новыми крошечными соседями по комнате, и я даже записался на курс детской психологии для первокурсников. При прочих равных я бы скорее предпочел дополнительные занятия по математике, но каждому студенту необходимо было посещать определенное количество часов свободных наук и искусств, изучение которых носило, впрочем, скорее символическое значение. И тут Брюс и Вики могли дать мне определенное преимущество перед другими студентами. У меня не только была возможность непосредственно наблюдать за маленькими детьми, но и ставить, если потребуется, над ними научные опыты.
Мы могли сами выбирать себе тему итоговой курсовой работы, и у меня было заготовлено кое-что особенное. Где-то в списках рекомендованной литературы проскользнула тема вымышленных языков, используемых братьями и сестрами довербального возраста, и мне пришло в голову, что было бы интересно задокументировать один из таких уникальных коммуникационных паттернов, сформировавшихся в реальных условиях. Владение методами анализа данных и имеющиеся у меня в распоряжении подопытные экземпляры должны были дать мне возможность сделать блистательное исследование на тему развития детей.
И вот как-то раз я поехал на выходные домой и положил записывающий магнитофон в комнату брата и сестры – у меня все было готово для фиксации таинственных слов, которые они перед сном бормочут друг другу. Это был далеко не самый важный для меня и не самый срочный проект, поэтому слушать записи я стал лишь несколько дней спустя.
На кассете была полная тишина. Как выяснилось, мои брат и сестра не владели никаким воображаемым языком (кроме, может быть, редких пофыркиваний и похрапываний). Менять тему было уже поздно. Так что моя курсовая превратилась в упражнение в писательском мастерстве: я вынужден был выдать увлекательное, основанное на фактах повествование, придумав его из ничего. Впрочем, это упражнение, скорее всего, дало мне в карьерном плане куда больше, чем мог дать остальной курс.
У меня была еще одна сестра моего возраста, Дороти, но она умерла, когда я был маленьким. Мы были довольно близки, и у меня осталось много воспоминаний о том времени, когда она была еще здорова. Но годы, предшествующие ее смерти, в моей памяти, к сожалению, предстают неким размытым пятном.
Я помню, как мама вечерами оставляла меня одного дома, а в это время навещала сестру в больнице. Помню, как она каждый раз давала мне монету в 25 центов, чтобы я купил себе пакет картошки в лавочке через улицу, и как я ждал ее возвращения и смотрел старый комедийный сериал «Моя мать – машина». Помню, что на все мои вопросы мама отвечала уклончиво, но я все же понимал, что в ближайшее время ждать возвращения Дороти не стоит.
Я не помню, сколько лет продолжалась ее болезнь, помню только, что, когда мои родители полетели в Швейцарию забирать меня из дома дедушки и бабушки, они останавливались в Германии. Там они заезжали в больницу, которая предлагала какие-то крайние меры лечения, недоступные в США.
Помню, как сильно распухла одна сторона ее шеи. Позже я узнал, что ее болезнь называлась лимфомой Ходжкина и что сейчас ее в большинстве случаев удается вылечить.