«А ещё, я-то не владелец, а приведение явилось» — добавляю мысленно.
— Уверен, ценник всё равно выше, чем у особняка в любом другом районе, — продолжает наседать бывший муж.
— У нового владельца мог быть свой риелтор, — парирую, отстаивая своё мнение.
— Как у Арины, да? — хмыкает Андрей невесело. — Она рассказала мне о вашей встрече. Откуда он вообще там взялся?
— Так ты сам её предупредил… Ладно, хватит, — морщусь, не желая слушать его голословные обвинения. Хоть и здравый смысл в них присутствует.
— Надеюсь, ты продашь его кому-то, кто наконец-то снесёт это убожество, — ворчит себе под нос, поднимая руку и подзывая официанта.
— По-моему, он интересный, — пожимаю плечами в ответ, — вполне могу понять прошлых владельцев, у которых не поднялась рука.
— Или задушила жаба, — ехидно хмыкает бывший муж, — строительство с нуля — дело затратное, а там после покупки брешь в семейном бюджете размером с дирижабль. Впрочем, помимо тебя, есть ещё один человек, которому он пришёлся по вкусу. Правда, он чокнутый.
Андрей широко улыбается, довольный своей шуткой, а я спрашиваю серьёзно:
— Юницкий?
— Ага. Половина показаний — дифирамбы дому-убийце. Так, ладно, мне пора на работу.
Андрей расплачивается, сурово посмотрев на банковскую карту в моей руке, галантно помогает встать, как делал все годы, что мы были в браке, и говорит напоследок:
— Если почуешь неладное — сразу ко мне. С любым подозрением, Маш.
— В какой клинике Юницкий? — спрашиваю со вздохом, вспоминая свои ночные приключения.
— «Тихий берег», за чертой города, — отвечает Андрей, пропуская меня на улицу, — но, если ты решила пообщаться с ним, скажу сразу — не получится. Не впускают, я проходил по корочке. Могу узнать у Арины когда выписывают, обычно он там около месяца, но лучше просто почитай показания, вряд ли он расскажет что-то новое, а лишний раз вспоминать — верный путь к обострению состояния. Всё, мне пора, вечером наберу!
Прощается взмахом руки и спешит через дорогу, где припаркована его машина, а я еду к Валентине с документами для визы и два часа слушаю бессмысленную трескотню, не имея возможности бестактно прервать и покинуть её гостеприимный дом.
Выползаю с квадратной головой, еду к себе и с удовольствием принимаю душ, вправляя на место вставшие набекрень мозги. Правда, от этой ясности становится только хуже.
В чём-то Андрей всё же прав. Например, единственное, что объединяет всех этих людей — дом. И Воронов, как не прискорбно. С одной стороны, у него хорошие мотивы продавать его бесконечно, заставляя владельцев бежать без оглядки, с другой, рано или поздно слух бы прошёл, и тут прав Миша — на кону репутация. С его стороны логичнее было вообще не вмешиваться и дать мне его продать, но он влез. Зачем? В самом деле хочет разобраться или хочет проследить, чтобы не разобралась я? Я действительно ничего о нём лично не знаю, просто никогда не интересовалась, но мы столько часов провели в неспешных перепалках, на стольких объектах сталкивались и столько штанов (я — юбок) протёрли в одном баре, что я к нему практически приросла.
По всему выходило, что, сколько бы сомнений мой мозг не терзали, я скорее заподозрю его во вполне невинном желании обвести меня вокруг пальца, попутно затащив в постель (и буду лицемеркой, если скажу, что сама этого не хочу), чем в махинациях с недвижимостью.
Достала из рюкзака флешку, распечатала всё, чем поделился бывший супруг, сложила в папку и подозрительно долго вертелась перед зеркалом, выбирая наряд, прежде чем отправилась в бар.
Захожу я, значит, такая вся из себя расфуфыренная, в довольно посредственный барчик.
Платье небесно-голубого цвета, не очень-то уместное, но невероятно красивое: немного выше колена, по фигуре, на тонких лямках, с интригующим декольте, струящееся по телу, практически невесомое. К глазам ещё подходит, голубые они у меня, чувствую себя ну прямо ангелом, спустившимся с небес в тёмное царство грешников.
Лёгкий макияж, подчёркивающий природную красоту, добавил образу свежести. Плюс, незамысловатая причёска небрежными волнами, с которой я провозилась около часа. Ну и, конечно, босоножки на шпильках, благодаря которым мой зад выглядел просто сногсшибательно.
В общем, весьма довольна собой я была в тот момент.
Захожу, притягивая взгляды.
И это нормально, мужчины часто обращают на меня свой взор, но в этот раз что-то было не так.
Во-первых, резанула глаз стопка газет на барной стойке, прямо напротив выхода. Во-вторых, почти у всех знакомых рож (а было их предостаточно) эти самые газеты были в руках. В-третьих, на их лицах были ну до того глупые улыбки, как будто я зашла в полупрозрачном платье без белья.
Что ж, почти угадала.
Подхожу к бару, смотрю на стопку газет и мгновенно выхожу из себя.
На главной странице огромная фотография меня в футболке, в доме, прошлой ночью, через окно, сквозь капли дождя. Судя по развивающимся волосам, он сфотографировал меня в тот самый момент, когда я совершала короткую (но стремительную) перебежку от дивана к выключателю.
Газета называлась «Мистика нашего городка» и, почти уверена, не существовала до сегодняшнего дня, хоть и красовался в левом верхнем углу счётчик «Выпуск № 1835».
И да, я больше напоминала призрак, чем живого человека, со своей бледной круглый год кожей, подсвеченной вспышкой молнии, светлыми волосами и в белой футболке. А вот качество снимка было превосходным: все, кто меня знают, узнали без труда.
И сейчас давились смехом.
— Воронов! — заорала дурниной, сграбастав одну из газет и нервным движением сворачивая её в плотную трубочку.
Все в зале залились хохотом, включая бармена, но я слышала лишь один голос, самый громкий, самый задорный, безошибочно определив направление, в котором стоит кинуться, печатая шаг и рискуя сломать каблук.
— Манюх, а чё такое? — спрашивает Воронов через смех, видя, как стремительно я приближаюсь. — Ты чё т злая какая-то, случилось чего?
Пятится в проходе между столами, лыбится, руки вперёд выставил. Мальчишка!
— Стой на месте… — шиплю сквозь зубы, крадучись приближаясь к нему.
— Да как же! — фыркает весело, почти бегом приспускаясь между столиками.
— Стой, хуже будет! — визгливо кричу ему вслед, кидаясь в погоню.
Как дети.
Носились по бару, пока Воронов не сложился пополам в безудержном смехе, а я не оприходовала его с чувством той самой злосчастной газетой.
— Лан, Манюх, хорош… — стонет запыхавшийся Воронов, — перед мужиками неудобно, девчонка мутузит почём зря.
— Придурок! — говорю возмущённо, отбрасывая газету.
— Сдайте инвентарь! — вещает на весь бар, распрямляясь, и все тут же поднимают газеты верх на вытянутых руках, а он начинает их собирать, включая ту, что я бросила на пол, и те, что лежали на стойке.
Я забираю свою сумку с бара и опускаюсь на стул за свободным столиком, с едва уловимой улыбкой наблюдая за его несколько хаотичными перемещениями, а он складывает все газеты в большой пакет и подходит, потрясая им в воздухе.
— Приглашаю на ритуальное сожжение.
— Ведёшь себя, как великовозрастный ребёнок, — отвечаю едко.
— Сказала девушка, гоняющаяся за мной по бару на каблуках, — весело фыркнул в ответ и устроился напротив, сияя, как начинённый самовар. — Мы квиты.
— Да ты мне должен остался, — демонстративно закатываю глаза.
— Проси, что хочешь, — хмыкает, продолжая улыбаться.
— Не играй со мной, — говорю неожиданно серьёзно, уставившись в его глаза, враз переставшие излучать озорство.
Улыбка сползает с его лица, а голос становится ровным и уверенным, когда он говорит, положив свою руку на мою:
— Я всегда играл только вместе с тобой.
По рукам бегут мурашки, которые видно невооружённым взглядом.
От взгляда пристального, от прикосновения ненавязчивого, от голоса бархатного, от живой энергии, которую он излучает.
Ну до чего ж хорош, зараза! Даже фразочки пафосные из его уст льются, словно мёд.