— Тебя искал. По ощущениям — всю жизнь…
Делаю шаг вперёд, выскальзывая из его рук, и смотрю с безграничным удивлением, поражаясь даже не тому, как он может нести подобную ванильную чушь с серьёзной миной, а тому, как сильно она меня цепляет.
— Романтично, не? — уточняет, невинно хлопая ресницами.
— В квартире с почасовой оплатой? — у меня такая широкая искренняя улыбка через всё лицо, что его слегка перекосило. — Ну да, ну да… — добавляю пространно и обхожу его, похлопав по плечу.
— Взяла и всё испортила, — вздыхает удручённо и тут же оказывается рядом, спрашивая весело: — Домашнюю работу сделала?
— На троечку, — признаюсь честно, — вырубило где-то на распластавшейся под лестницей молодой женщине со сломанной шеей.
— Ты сегодня ещё циничнее меня… — тянет с наслаждением, закатывая глаза в порыве экстаза.
— Я голодная и холодная, а ты мешаешь, — отвечаю ворчливо и приветливо распахиваю входную дверь, оценивая покупателей. — Добрый день, проходите, осматривайтесь.
— Нам сказали, тут бордель был, — сурово говорит женщина, брезгливо морщась от соприкосновения подошвы ботинка с полом.
— Чего только не придумают, чтобы отпугнуть конкурентов! — говорю с улыбкой, слегка качая головой. — И тем не менее, ты поднялась, ханжа старая, — бурчу себе под нос, когда она отходит.
Воронов давится смехом, снимает с себя пиджак и накидывает мне на плечи.
— Сунь руку в правый карман, — шепчет на ухо.
— Если там презерватив или какая-нибудь мерзость, я тебя убью, — предупреждаю сурово и ловлю на себе самый честный взгляд в мире. — Ладно…
Сую руку и нащупываю горсть крошечных сушек. Воронов подмигивает и идёт окучивать моих клиентов, на раз-два справившись лично со мной.
«Кто этот милый парень и куда он дел заносчивого кретина, с которым я сталкивалась лбами четыре года?» — впадаю в глубокую задумчивость, похрустывая ванильной сушкой.
Смотрю, как меняются люди в квартире, но даже не прислушиваюсь, пока он не появляется в дверях кухни.
— Вроде все прошли, — говорит с улыбкой, — погнали, Манюх?
— Да я и пригрелась, и поела, — отвечаю вяло, разглядывая его красивое лицо с довольно крупным прямым носом, который, как ни странно, лишь прибавляет мужественности.
— Ты слопала мой завтрак, так что имей совесть, — во взгляде укор. Подходит, обнимает за плечи и ведёт к выходу. — Кстати, я на такси.
— Так вот почему ты такой обаяшка, — фыркаю весело.
— Я обаяшка? — переспрашивает с ухмылкой.
— А, не, показалось…
— Поздняк, Марь Санна, комплимент засчитан. Рули в ресторан, Степан там с талмудом из Росреестра, пройдёмся по всем владельцам, посмотрим, не пропустили ли кого.
— Да, я заметила, что ты не со смерти старухи ведёшь… как же это ты так опростоволосился? Самые сладенькие сделки проворонил.
— Каламбурист ты, Манюха, от Бога, — говорит с чувством, — но да, проворонил. Подключился пять лет назад, бесстыдно уведя клиента у твоего Елисеева.
— Даже так! — округлила глаза, продолжая смотреть на дорогу.
— Прикольно, да? — хмыкает Миша. — С чего бы ему отказываться от такой возможности вернуть себе свой золотой домик? Вообще ничего делать не надо. Пара юристов, пара подписей, пара инстанций, пара бригад, для сноса и для стройки. И все они у него на быстром наборе, после скорой, потому как оттяпать такой лакомый кусочек — не у каждого сердечко выдержит. Но он послал.
— Но он послал… — повторяю эхом. — А у тебя закрались обоснованные сомнения, не подаст ли он месть холодной.
— В том числе, — отвечает задумчиво, — а вот напрягать стало ещё когда Соломатин рухнул с крыши. Скажи на милость, нахрена он вообще туда полез?
— Скажи сначала, как он туда забрался… — бубню тихо.
— Это-то, как раз, не тайна. Там чердак есть, но по нему только ползком перемещаться можно. И симпатичное окошко имеется, через него на крышу вылезть не проблема. Так, ладно, я понял: нужна более… углублённая экскурсия, — тембр его голоса резко изменился, став бархатным, а от намёков начали розоветь щёки. — Неспешная, с полным погружением и…
— Завязывай, — осадила строго.
— Я только во вкус начал входить, а ты уже приказываешь на выход… — буркнул недовольно, тут же хохотнув: — Дай закончить, не будь жестока.
— Ты, я смотрю, ботинки-то разносил… — замечаю ненавязчиво.
— Да мы в городе, — фыркает Воронов беспечно, — такси не проблема.
— Миша, Миша… — вздыхаю тихо, — язык твой — враг твой.
— Зато тебе он будет нежным другом, — молвит томно, с трудом сдерживая смех.
— Это даже не остроумно, — отмахиваюсь с ленцой, но всё равно тупо улыбаюсь.
Да, шутка идиотская. Да, сам он — настоящий придурок. Да, я влюбляюсь и ровным счётом ничего не могу с этим поделать. Крошечные сушки в кармане! Откуда они там вообще взялись, это нечестно… я была слишком голодна, он застал меня врасплох!
— О чём замечталась, Манюх? — спрашивает весело.
— Вспоминаю, как раскрошила одну сушку во второй карман твоего дорогущего пиджака.
— Не гони, — хмыкает самодовольно, — если бы ты запустила в него свою ручку, непременно бы заинтересовалась тем, что там лежит.
— Там только крошки, — заявляю уверенно, внутренне сгорая от любопытства.
— А ты хороша… — тянет задумчиво и лезет в карман пиджака, который пристроил на своих ногах, а потом выдаёт довольно: — Не, всё на месте.
— Что там? — выпаливаю, бегло оборачиваясь.
— Так я тебе и сказал! — фыркает злорадно.
— Тебе столько, пять?! — возмущаюсь, резко перестаиваясь.
— Трижды два, — отвечает странно и серьёзно. — Шесть.
— Эту шутку я не поняла…
— А потому что это и не шутка… — продолжает говорить загадками и тут же переводит тему: — Так, ладненько. Обедаем, забираем распечатки и торопимся в наше гнёздышко. Аж зудит всё как хочется поскорее окунуться в атмосферу томящего ожидания.
— А это как понимать? — совершенно перестаю поспевать за его мыслью.
— А я не говорил? — уточняет невзначай. — Мы с ночёвкой, — собираюсь возмутиться, но он сбивает с мысли, поиграв пальцем с одним из крошечных сердечек на моём браслете: — Миленько.
Оставшуюся дорогу рулю на автопилоте, погрузившись во мрак воспоминаний.
Больница, первый выкидыш. Слёзы градом, я не была готова к такой жестокости судьбы, но врачи уверяли, что подобное случается довольно часто, что всё будет хорошо. Нужно лишь выждать, дать организму восстановиться, попробовать снова. При выписке, на стойке медсестёр, мне пожелали удачи и подарили первое сердечко, серебряного цвета, простецкое, но значащее слишком много.
Странно, но именно оно помогло смириться с утратой. В первый раз.
Во второй я испытала дикую обиду, но взяла его, прицепив на браслет, на котором, как я думала, навсегда останется лишь одно.
В третий накрыло волной отчаяния. Что, если будут ещё? Я не выдержу, просто не смогу.
Смогла, выдержала, с раздражением взяла сердечко и сказала себе — это последнее. И пришла ещё, со злобой внутри, с обидой, с обвинениями в пустоту.
Надо было остановиться… мама отговаривала, ругала, умоляла, убеждая, утверждая, что это не мой мужчина, что мы биологически не подходим друг другу, мой организм не принимает его.
Но я не послушала и повесила последнее, шестое, после которого приняла самое тяжёлое решение в своей жизни — перевязать маточные трубы и сохранить себе жизнь, потому что точно знала — не остановлюсь, не смогу. Буду испытывать судьбу снова и снова, надеясь до последнего вдоха.
И ни разу после этого не сняла браслет с руки, в какой-то момент перестав его замечать, слившись с ним.
— Манюх, чё скисла? — преувеличено бодрый голос Воронова кажется издевательским.
— Представила, сколько времени с тобой придётся провести, пока разбираемся, — отвечаю язвительно, высматривая место на парковке.
— Боишься, что долго не сможешь противостоять моему обаянию? — хмыкает на столько самодовольно, что хочется ему врезать.