— А что, ты сам не понимал, что нам денег не хватает? — Спросила я в пику мужу. — Ты что, не знал, какие расходы по карте у меня были, пока мы были с тобой в браке? Ты же прекрасно знал, у меня даже карты не было своей. У меня был дубляж твоей карты, что отдельно, унизительно, потому что так ты мог считывать все расходы, которые я производила. Так надо было за эти три месяца считать и посмотреть, хватает мне денег или нет, и узнать, например, как дети в школу добираются. Узнать, например, о том, что школу пришлось менять. Что ж ты здесь стоишь, распинаешься о том, что я не позвонила. Я не сказала! Человек, который на протяжении трех месяцев демонстративно приезжал, сидел в машине возле дома, думая, что дети должны к нему спуститься, уже автоматом не является заботливым родителем. Забота это даже когда тебя ненавидят, все равно быть рядом, забота это даже тогда, когда кажется, что в тебе никто не нуждается постоянно присутствовать.
Я заметила, что у Руслана на лице расцвели красные пятна, он нахмурил брови, между ними залегла глубокая морщинка.
Сейчас он выглядел на свой реальный возраст на тридцать девять, а когда улыбался, хохотал — нет, не выглядел, казался моложе, оставался все тем же самым пацаном, который укрывал меня от дождя своим свитером.
В носу предательски защипало, но я рявкнула на себя, чтобы не смела, не смела даже думать о том, чтобы заплакать. Нельзя. Ни в коем случае нельзя. Зверю нельзя показывать слабости, иначе он, почувствовав кровь, начнёт нападать.
— Знаешь что, Полин, мне кажется, ты просто высасываешь проблему из пальца. Ты могла просто решить все это одним звонком. Ну нет, ты предпочла дуться, предпочла доказывать свою правоту, отстаивать свою точку зрения: я не буду с ним, я буду разводиться. Давайте вот такая вот, я хорошая, а он такой плохой. Да, это синдром девочки отличницы. Все вокруг двоешники и списывают, а я одна хорошая, все вокруг наркоманы, проститутки, шлюхи. А я одна хорошая. Не во мне, Полин была проблема в этом разводе, а в тебе, в твоей гордыне, которая вечно проявлялась не к месту, в твоём упрямстве, которое поперёк горла у меня уже стояло, не надо здесь искать кого-то виноватого, кроме себя. Не надо, Полина.
Меня трясло от его слов, не хотела даже понимать, что он пытался до меня донести, изменил все-таки он, а оказывалось, виновата я.
Они с мамой нашли друг друга.
Да. Молодцы, надо сказать, чтоб созвонились.
Пусть она ему расскажет про то, что на пенсии кто-то её должен содержать, а он расскажет о том, да что никто ему пельмени домашние с тремя видами мяса не крутит последние три месяца.
— Знаешь что, Руслан, ты очень много и помпезно говоришь, но это абсолютно ничего не значит. Если бы ты хотел быть отцом, ты бы им был, а ты сделал все настолько демонстративно, что даже не твоя мать, ни твой отец протяжении этих трех месяцев не поинтересовались о том, как дети. Такое чувство, как будто я рожала от святого духа, а не от их сына. Если ты считаешь это нормальным, то у меня для тебя плохие новости. Такое поведение я не могу расценивать иначе как наплевательское. Наплевать было всем: моим родителям, твоим родителям, тебе, как я одна с тремя детьми после твоего предательства, когда я на стену лезла от боли, когда я задавала себе один и тот же вопрос «за что он так со мной»? Если бы я была плохой женой, я бы не задавалась ни разу этим вопросом. Но я была хорошей женой, Руслан. Все, что ты хотел видеть во мне, я все тебе давала. Я была в твоих руках податливой глиной, мягким воском, лепи из меня все, что хочешь. И ты лепил, тебя это все устраивало, а потом вдруг выяснилось, что тебе игрушка наскучила! А мальчики с игрушками, которые надоели, поступают абсолютно бесчеловечно. Они их об коленку ломают.
Глава 10
Руслан влетел в меня.
Мне казалось, он старался даже просто прикосновениями сделать мне как можно больнее, он не понимал, что любое касание кожи вызывало во мне дикую боль, такую, как будто бы меня мне на оголённые участки брызгали расплавленным железом.
— Пусти, — хрипло выдохнула я, стараясь вывернуться из рук мужа. — Пусти меня, — повысив голос, произнесла я, стараясь выкрутиться, вывернуться, но Руслан зажимал меня между собой и кухонным гарнитуром.
— Никто тебя об коленку не ломал,— произнёс он резко и хрипло, прямо мне на самое ухо, а потом его рука взметнулась и тут же запуталась в моих волосах, которые были заплетены в косицу.
Руслан сделал это нарочито грубо так, что я прикусила губы, потому что он запустить-то руку запустил и сжал её, натягивая волосы у самых корней, вынуждая меня успокоиться и чтобы я запрокинула голову.
— Никто тебя не ломал, — ещё раз произнёс Руслан вибрирующим низким голосом.
А я ему не верила. Он меня ломал, как куклу, как ненужную игрушку. Своим предательством выкручивал мне руки, суставы, дробил кости в мелкую звёздную пыль. Я от этой боли, которая взметнулась одной сплошной волной на душе, зажмурила глаза. Понимала ведь, что даже разговаривать с ним нельзя, потому что ни к чему этот разговор не приведёт. Знала же то, что дважды в одну реку не войдёшь.
— Не надо мне рассказывать о том, что ты здесь одна обиженная, потерянная сидела. Хотела бы помощи — ты бы позвонила. Никогда-то у тебя язык не отваливался. А здесь ты вон чего, гордость свою включила. Я тебе ещё раз повторяю все, что сейчас происходит с тобой, это следствие только твоих поступков, не моих. Я никуда не собирался уходить.
—Да, ты просто собирался спать с кем не попадя, находясь в браке со мной, унижать меня одной своей возможностью так поступать. Тебе было наплевать, что у меня на руках трехмесячный ребёнок, и даже я не отрицаю, что, может быть, где-то я была не сильно внимательна к тебе, я не отрицаю этого, — говорила я нервно, дерганно, периодически разрывая фразы и стараясь хватануть губами воздух.— Но яне заслуживала такого, Руслан. Нет. А ты посчитал все нормальным.
— Полина! — Руслан ослабил хватку, а второй рукой перехватил меня за талию так, чтобы зафиксировать. — Полина, хватит, хватит. Ты меня обвиняешь во всех смертных грехах, мать мою обвиняешь, родителей обвиняешь, всех обвиняешь. Не надо никогда искать виноватых вокруг, оглянись и посмотри на себя.
— Я оглядываюсь! — не выдержала я, — и я прекрасно могу оценить свои шансы между собой и той девкой: она молодая, ей заняться нечем, у неё, кроме мужика, ничего на уме больше нету, а я не такая, а я не такая, потому что у меня было трое детей, муж и чёртов кот, с которым я носилась, как с четвертым ребёнком. Нет, Руслан, я не говорю о том, что все вокруг плохие, одна я хорошая, нет. Но и тебе говорить о том, что всему виной моя гордость, я тоже не позволю. Не в гордости было дело, а в элементарном человеческом отношении. Неужели никто не понимал, что я осталась одна с тремя детьми? Ребёнка старшего надо было переводить в другую школу, из-за этого надо было переводить в другую школу и Тимура, ну, ты ведь даже об этом не знаешь!
Я это сказала и посмотрела на Руслана из под опущенных ресниц.
Пальцы в моих волосах совсем ослабли, и Рус, тяжело выдохнув, оттолкнулся от столешницы, выпуская меня, я тряхнула головой, постаралась унять зуд от его прикосновений, но ничего не вышло.
— Ты знать не знаешь о том, что твоя девка…
— Прекрати её так называть, — рявкнул на меня Руслан, и я от шока не смогла даже никак возразить, ему не нравилось, когда его любовницу называли девкой, а как мне ещё было её называть по имени отчеству обращаться и и, видимо, из-за этого я специально, словно бы дёргая тигра за усы, продолжила:
— Твоя девка устроила травлю моей дочери, такую,, что учителя включались в это все. И ты-то, конечно, здесь не причём. Ты мне сейчас будешь рассказывать, что ты не знал, будто бы это учительница Ани, но она прекрасно знала, чей ты отец! Так что не надо рассказывать мне лживые сказки. Руслан, ты просто сейчас перевираешь всю информацию.
И закусила я губы.