— От герцога? — спросила я, не скрывая ожидания и тревоги, глядя ему прямо в глаза.
Он кивнул с невозмутимостью статуи: — Конечно, миледи. Достаточно объёмный конверт.
— Тогда я прочту его в кабинете. — Я встала, не дожидаясь вопросов от остальных членов семейства, и спокойно подошла к Ленноксу. Взяла стопку писем и книг из его рук. Он слегка наклонил голову и двинулся за мной, не нарушая тишину.
Пока мы шли по длинному коридору, он тихо напевал знакомую мелодию — детскую песенку, которую няньки пели детям перед сном. Я не сразу узнала её, но когда поняла — стало весело и тепло на душе. У него всегда была странная привычка петь, когда рядом происходило что-то странное.
Когда мы оказались вдали от чужих глаз и ушей, я взглянула на конверт. Большой, плотный, запечатанный красным сургучом. Почерк был не герцогский, но рука явно аристократическая. Печать же была вовсе не его — на ней красовался фамильный герб моей семьи.
Я резко остановилась.
— Леннокс, — произнесла я, не отрывая взгляда от письма, — вы и бровью не повели.
— Миледи, я всего лишь передал письмо хозяйке — кто я такой, чтоб проявлять любопытство.
— Вы пугаете меня, Леннокс. — усмехнулась я.
На это он позволил себе тонкую, почти призрачную улыбку. И снова зазвучала песенка — едва слышно, точно отголосок сна, который не хочешь вспоминать. А я уже не могла сдержать смеха, надеюсь никто не узнает о нашей лжи во спасение.
— Поздравляю, герцогиня. Кажется, вы выиграли войну.
Я остановилась, перевела дыхание и, не оборачиваясь, тихо сказала:
— Нет, Леннокс. Мы выиграли битву. А война только начинается.
Как же сильно я тогда переживала. Мой обман мог всплыть в любую минуту. Стоило только герцогу Террансу написать или передать, что он не в курсе никаких договорённостей — и всё рухнуло бы, как карточный дом.
А вдовствующая герцогиня не уставала слать гонцов к своему сыну. Письма уходили чуть ли не каждый второй день — вычурные свитки с тяжелыми печатями, а иногда просто пачки заботливо перевязанных бумаг. Единственное, что удерживало меня от отчаяния — это знание, что герцог редко отвечает. Ответы, если и приходили в этот замок, были лаконичны: пару слов на пергаменте или корзина заморских сладостей, редкий платок, тонкая ткань или ленты — знак того, что он получил послание, но не более. Иногда — короткое письмо, едва ли длиннее записки к ужину.
Я уже всерьёз подумывала обсудить с Ленноксом возможность подкупа одной из служанок в крыле вдовствующей герцогини — может, она смогла бы сообщать, приходят ли ответы, и что в них. Но в последний момент удержалась. Убедила себя, что это было бы неразумно. Не время. Я не совершаю ничего преступного — небольшая ложь и только.
Я решила оставить эти тревоги на потом, когда герцог вернётся. Тогда, быть может, многое прояснится само собой.
***
Поздно вечером, уже направляясь ко сну, я вдруг вспомнила о письме из дома. Отправителем значилась мачеха, а содержание было следующим:
Дражайшая наша дочь!
С каким теплом я думаю о тебе в эти дни! Мы с твоим папенькой очень соскучились по нашим любимым девочкам и с нетерпением ждём возможности вновь обнять тебя — как только ты вернёшься в столицу. Конечно, я понимаю: твои новые обязанности, статус и положение обязывают. Муж твой — человек, чья служба требует многих жертв, и вполне возможно, у тебя самой скоро появится важная роль при дворе. Тем не менее, мы обязательно навестим вас обоих во дворце — всего на короткий момент, чтобы не мешать делам.
С грустью узнала, что ты уехала столь поспешно, не попрощавшись. Разумеется, ты была обременена делами, и мне пришлось объяснить твоему отцу, что ты передала свои извинения через меня. Мы, конечно, приняли это с пониманием. Я уверена, герцог не имел намерения обидеть нашу семью, и просто был поглощён делами государственной важности.
Позволь выразить признательность за твою мудрую дипломатичность и мягкое влияние на супруга. Размер неустойки, который угрожал нашей семье, был для нас абсолютно неподъёмным. Искренняя благодарность тебе — и, конечно, герцогу — за то, что вопрос был решён без потерь с нашей стороны. Это говорит о многом, и твой отец весьма это оценил.
Если бы ты нашла момент — быть может, за чашкой утреннего чая — обсудить с супругом вопрос нашего отстранения от двора, это стало бы настоящим подарком для всей семьи. Думаю, ты понимаешь, как важно для твоего отца вновь появляться на приёмах и советах, как важно для Селии иметь возможность служить при дворе, где ей действительно место. А её муж, проявляя трогательную верность, отказался от предложений работы, чтобы не покидать провинцию без неё. Такая преданность достойна поощрения, не находишь?
Надеюсь на твою мудрость, тонкость и любовь к семье. Мы верим в тебя и гордимся каждым твоим шагом.
С самыми нежными чувствами,
— О, как… интересно — выдохнула я.
ГЛАВА 21 СТЕНА
Эва пришла будить меня ранним утром, когда за окнами только-только начинал сереть рассвет. Я сидела на кровати, обложенная чертежами из альбома, прихваченного из библиотеки герцога, — изучала схемы ирригации и укреплений, пытаясь разобраться в устройствах, далеких от светской жизни. Пальцы скользили по плотной бумаге, оставляя на полях мелкие пометки.
Тем временем Эва в углу комнаты исполняла мою очередную странную просьбу: отрезала драгоценные камни от одного из нарядов, подаренных мне родителями на свадьбу. То было платье, достойное королевского бала — сотканное из тяжёлых, богатых тканей, расшитое самоцветами, способное весить не меньше десятка килограммов. Родители постарались: им было важно сохранить лицо после натянутого общения с герцогом перед свадьбой.
— Они хотели ослепить, не впечатлить, — заметила я вполголоса, складывая схему в аккуратную стопку.
Я же стремилась к другому. Хотела иметь наряд, соответствующий моему положению герцогини, но не парадный — практичный, в котором можно двигаться свободно, работать, жить. Фасон оставался достойным, ткани — дорогими, но лишними стали все эти камни, тяжесть которых не вызывала у меня ничего, кроме раздражения.
— Вы уверены, что хотите шить это? — спросила Эва, подцепляя нить у подола. — Кожаный костюм? Женский?
Я кивнула. Это была моя следующая просьба: пошить тренировочный костюм — почти как у пажей или юных оруженосцев, но по моим меркам. Короткий жилет, удобные штаны, плотная мягкая кожа — не для пышных приёмов, а для практики. Упражнений.
Эва вздохнула, не поднимая глаз:
— Ордену это может не понравиться. И вдовствующей герцогине. И сестре герцога, и скорее всего учительнице девочки. — Она пожала плечами. — Хотя вас, похоже, это всё меньше волнует с каждым днём.
Я усмехнулась:
— Всё, что вызывает у них недовольство, обычно и оказывается самым правильным.
Эва хмыкнула, поправляя валик ткани на коленях, и не стала спорить. Я уже перешла тот рубеж, где «прилично» имело значение. Слишком много изменилось, чтобы играть по чужим правилам.
Но страх жил во мне. Негромкий, вязкий. Будущее, которое я когда-то знала, ускользало, менялось. Я чувствовала — вторжение может начаться раньше, чем предсказывала память. И хотела быть готовой дать хоть малейший отпор.
***
Я нашла Леннокса в библиотеке. Он сидел у окна, погружённый в чтение толстого фолианта, перо за ухом, пальцы помечали что-то на краю страницы. Лицо у него было сосредоточенное, но при моём появлении оживилось.
— Герцогиня, — он слегка поднялся и кивнул, откладывая книгу.
— Как вы смотрите на то, чтобы составить мне компанию? — спросила я. — Я, вы, Эва, сэр Алдред и несколько его людей. Думаю, пора нам сделать объезд — взглянуть на деревни, рудники, дороги. Посмотреть всё своими глазами.
Леннокс опустил взгляд на раскрытую книгу.
— Ваша светлость, если честно, я как раз думал о том же. Здесь, — он постучал по записям, — по документам, которые я прихватил из города, в герцогстве выделяются немалые суммы на дорожные работы. А жалобы крестьян не прекращаются. Что-то здесь не сходится.