Я не заходила в комнату мужа, и лишь несколько часов назад попросила привести ее в порядок. Я принялась изучать незнакомое мне помещение, разглядывая личные вещи герцога, оружие, пока мой взгляд не уперся в массивную фигуру мужчины.
Муж стоял спиной ко мне, словно изваяние, в полумраке. Широкие плечи, спина, пересечённая свежими шрамами и старыми следами сражений. С него уже были сняты доспехи — оставалась только рубашка, спущенная с одного плеча, обнажая крепкое загорелое тело. Он спокойно, тщательно натирал свой меч мягкой тканью, не удостаивая меня даже взглядом.
— Эва, поставь вино на полку... и иди, девочка, поинтересуйся: когда твоя хозяйка, наконец, соблаговолит оказать мне честь? — произнёс он лениво, с лёгкой насмешкой в голосе, даже не оборачиваясь к двери лицом.
Дверь снова отворилась, и Эва робко вошла, почти не дыша. Девушка выглядела бледной и испуганной. Я молча взяла из её рук чашу с вином. Она взглянула на меня с тревогой, будто предчувствуя бурю, и я лишь кивком велела ей уйти, закрыв за собой дверь. Мы остались вдвоём.
— Я здесь, — сказала я спокойно. — Пришла осмотреть вашу рану.
Он замер, затем медленно повернул голову через плечо. Тени плясали на его лице, но взгляд, который он бросил на меня, был острым, цепким, почти обжигающим. Он не улыбался — в его выражении не было иронии, только усталость и что-то похожее на подозрительное уважение.
— Сэр Артур не умеет держать язык за зубами, — бросил он. — Без его... тонкого совета, ты бы не пришла? Мне пришлось бы искать тебя в библиотеке или выламывать двери в твою спальню, подпертые стулом, половину ночи?
Я дернулась — на мгновение он прочёл мою мысль, слишком точно. Я и впрямь собиралась спрятаться среди книг, утопив мысли в исследованиях дара, который так внезапно начал просыпаться во мне и снова уснул. А потом я готовилась пойти спать в свою комнату, чувствуя себя в безопасности. Стул там действительно стоял, подпирал смежную дверь ведущую из покоев герцога в мои.
— Возможно, вы всё же предпочли бы стучать, милорд, — ответила я, стараясь держать голос ровным. — Или вежливо позвать меня. Но вы никогда не попросите — вы только приказываете, да?
Он усмехнулся, отложил меч на полку рядом, и наконец развернулся ко мне полностью. Его грудь вздымалась тяжело, на ней поблёскивала свежая рана, обведённая фиолетовой тенью ушиба. Тело герцога было мощным, жилистым, как у воина, много лет живущего на поле боя. В каждом движении чувствовалась сила, сдерживаемая, как натянутый лук.
— Не приказываю, когда надеюсь на точное и быстрое исполнение, — сказал он, чуть тише. — А сейчас я надеюсь, что ты подойдёшь ближе и поможешь мне. Или мне снова звать эту Эву?
Я подошла. Осторожно осматривая следы засохшей крови проступившие на рубашку.
— В следующий раз... не подставляйтесь под стрелу. Даже ради короля, — прошептала я, касаясь воспалённой кожи. — Вы нужны герцогству.
— И вам миледи? — спросил он тихо, без усмешки. — Или ты, как верная послушница Ордена Порядка, считаешь, что моя рана — моя вина, расплата за грехи?
Я не ответила сразу. Я не понимала его поведения, он то одаривает меня своими взглядами, то упрекает в вещах, о которых я и представления не имею. Он первый проигнорировал меня, первый расстроился, что я приняла его поведение.
Мы оба знали, сколько слов застряло между нами за эти месяцы. И что наш брак явно начинался не так, как многие мечтают.
— Я не судья, милорд, и точно не послушница. Но я здесь, чтобы помочь. Пока вы этого хотите.
Я аккуратно принялась распутывать завязки его рубашки, плотно прилипшей к коже в месте раны. Ткань упрямо не поддавалась — будто сама цеплялась за его тело, не желая отпускать. Я нахмурилась, чуть сильнее потянула тесемку, но та только сильнее врезалась в раненую плоть.
Не желая причинить боль, я резко потянулась к его столу и, не колеблясь, схватила кинжал. Тонким, быстрым движением я надрезала одну из завязок. Лезвие вспороло ткань с мягким шелестом. Я уловила, как в его глазах вспыхнул интерес — опасный, жгучий. Он не отводил от меня взгляда, пока я помогала ему избавиться от рубашки, осторожно, почти бережно промачивая рану тёплой водой. Старалась не тревожить повреждённую кожу, хотя каждая капля, стекавшая по его телу, казалась мне просто раскалённой.
Когда я на миг отвлеклась, чтобы выжать тряпицу, его рука неожиданно обвилась вокруг моей талии. Он резко, но не грубо, притянул меня к себе, его дыхание — горячее, как летний ветер, — скользнуло по моей щеке. В его глазах было больше, чем просто мужской голод. Любопытство, азарт, притяжение. Я чувствовала, что интересую его… больше, чем, возможно, следовало бы. Наверное, месяцы без женской ласки давали о себе знать.
Но я не собиралась быть трофеем, найденным после долгой осады.
Я мягко, но твёрдо увернулась от его поцелуя, перехватила его запястье и решительно повела в сторону деревянной лохани, где дымилась горячая вода.
— Даже так? — с ухмылкой протянул он, позволяя себя вести, как кот, знающий, что игра только начинается.
Я отвернулась, дав ему возможность снять остатки одежды. Услышала, как ткань шлёпнулась на пол, потом — плеск воды, когда он опустился в лохань. В комнате повис влажный пар, аромат масла и отваров, добавленных Эвой, раскрылся в воздухе терпкими травами и лёгкой сладостью лаванды.
Когда я вновь обернулась, он уже устроился в воде, раскинув руки по краям лохани, как будто это был трон, а не простая купель. Его грудь вздымалась в ровном ритме, лицо стало чуть мягче. Я подошла, взяла чистую тряпицу и опустилась рядом на колени.
Теперь я действовала не как испуганная девчонка, а как жена. Хозяйка дома. Госпожа мужчины, вернувшегося с похода.
Я не позволяла себе смотреть под воду. Только в глаза. Только туда, где кипели эмоции, которые он редко позволял себе открыто выражать. Я осторожно мыла его руки, плечи, грудь, затем живот — его мышцы напрягались под моими пальцами, но он молчал, только прикрыл глаза и откинулся назад.
Он был похож на дикого зверя, позволившего себя приручить лишь на мгновение. Словно бы забыл, что должен быть насторожен.
И всё же, когда я провела мокрой тканью по его ключице, он тихо выдохнул, почти как мурлыканье. Глухой, довольный звук сорвался с его губ, и я вдруг поняла: он не только терпит мои прикосновения. Но и ожидает их.
Я поднесла к губам герцога кубок с подогретым вином и, не отводя взгляда, протянула ему. Он схватил чашу вместе с моими пальцами и жадно осушил её, не отрывая глаз от меня. Я почувствовала, как внутри всё сжалось, я не могла выносить его взгляд. Я позволила себе опустить глаза на его мускулистый торс, на плечи, на выделяющиеся мышцы.
Когда вода стекала по его коже, я сконцентрировалась на руках и ногах: осторожно промывала каждый сустав, разминала мышцы, мне казалось, что я чувствовала, как тяжесть и усталость от длительной поездки улетучивается из его тела.
Я была крайне удивлена столь долгим молчанием со стороны Его Светлости. Он не сказал ни слова благодарности, ни издал звука, даже намека о близости с женой или наследниках не последовало. Он не заметил смущения, окрасившего мое лицо и щеки в красный свекольный цвет. Не было никаких колкостей.
— Ваша Светлость?
Я встала и отступила на шаг, ожидая, что герцог обратит на меня внимание. Но он молчал. Герцог остался неподвижен, словно погружённый в самый глубокий, безмолвный сон прямо посреди купели. Его лицо, медленно скрывалось под водой, оно выглядело безмятежно, но в этой безмятежности чувствовалась странная пустота.
Его глаза закрыты, а рука, свисшая из лохани, безжизненно упала вниз. Я подошла ближе и, осторожно взяв запястье, убедилась, что оно горячее и еле-еле отражает биение сердца.
В душе что-то холодно ёкнуло: спал ли он? Или же…
Меня пронзил холод страха. Я подхватила его под руки и усадила в лохани в безопасную позу.
— Ваша Светлость? — не отдавая себе отчета я схватила его за щеки и несколько раз похлопала по лицу, надеясь привести его в порядок.