Его широкие плечи обмякли, тяжёлые руки свисали по краям чаши, а голова безвольно склонилась на край, позволяя прядям тёмных, влажных волос касаться воды. Мускулы на его груди расслабились, дыхание было редким, но глубоким. Лицо, обычно такое сильное, волевое, с холодной высеченной челюстью и сосредоточенным взглядом — теперь выглядело умиротворенным и почти не живым.
— Он просто спит, миледи, — снова повторил Рей, стоя рядом. Его голос был тише, чем обычно, будто он боялся потревожить покой. — Сон будет крепким, но безвредным. До утра точно. Только бы достать его отсюда... и в кровать.
Я кивнула. В груди все еще жила тревога, но разум взял верх.
— Помогите мне. Осторожно.
Рей подошёл первым, поднырнув под руки герцога и поддерживая его спину. Я подхватила его за крепкий торс. Вода плеснула, тяжёлая и теплая, стекая по полу. Эва не решалась двинуться с места — её взгляд метался по телу герцога, и она вся сжалась от стыда. Щёки горели. Девчонка вцепилась в подол своего платья и стояла, будто изваяние.
— Эва, если не помогаешь — отойди, — бросила я, не выдержав.
Вдвоём с Реем, с неимоверным усилиями, почти аккуратно, мы подняли герцога из воды. Его тело было тяжёлым, тёплым и безвольным, словно у уснувшего зверя, уставшего от долгой охоты. Его кожа была покрыта едва заметной испариной, волосы прилипли ко лбу. Мы переложили его на кровать, на свежие простыни, подушки подложили под голову. Он не шевельнулся. Казался уязвимым и беззащитным.
Когда всё было готово, я жестом отпустила обоих. Эва убежала первой, даже не попрощавшись, а Рей лишь многозначительно посмотрел на меня — и закрыл за собой дверь.
Я осталась одна. Я обтерла его тело полотенцами и села рядом, на край кровати, плотно сжав в пальцах флакон с мазью. Пахло травами, тёплым воском, чем-то домашним, утешительным. Этот запах скрыл дрожь в моих пальцах. Я провела рукой по его груди, по грубоватым линиям мышц, не задерживаясь, не позволяя себе лишнего.
Я вытерла его тело, осторожно, будто касалась не мужа, а какой-то древней реликвии, бесценной и хрупкой. Каждый шрам, каждая царапина говорили о военных подвигах и силе. Но больше всего — о том, как мало я знаю о человеке, с которым связана.
Я смазала рану мазью, тонким ровным слоем, и наложила повязку. Движения были выверенными, уверенными — я действовала с точностью, что рождается только из волнения. Казалось, страх меня еще не отпустил, тело лишь оболочка выполняющая приказ, а эмоции, видимо, нахлынут потом.
Я несколько раз провела рукой по щеке герцога, кончиками пальцев коснулась его лба, как будто хотела стереть усталость, а может — тревогу, которую сама же испытывала. Его кожа была тёплой, но он не откликался на мои прикосновения. Я позволила себе легкое, почти неосознанное касание по его груди, по животу, скользнула пальцами вниз — прикосновение к его достоинству, которое могло вызывать у него мгновенную реакцию, теперь не вызвало и тени движения.
Я касалась его, и не могла не думать: а если бы он знал? Что я так изучаю его. Что вот она — его жена, не в брачной постели, а просто ночью в тишине без его ведома изучает его спящее тело.
— Что же мне с тобою делать, Феликс, герцог Терранс? — тихо спросила я.
___________
Хочу сказать огромное спасибо за награды
Елене Камахиной и Татьяне!
ГЛАВА 37 НОЧЬ
Я решила, что останусь с ним этой ночью. Не ради упрямства или каприза, а из тревоги, что не отпускала с самого момента, как я увидела его обмякшее тело в лохани. Если вдруг с ним случится что-то — я буду рядом. Смогу позвать на помощь, позвать лекаря… тем более, что я не боялась герцога. Я была уверенна, он проспит до самого утра.
Я переоделась в тонкое ночное платье — простое, светлое, почти прозрачное при свете камина. Его тепло теперь распространялось не только на комнату, но и на меня. Я аккуратно, чтобы не потревожить его, легла рядом на край кровати. Сердце билось громко, но я боялась каждого своего движения, будто оно может нарушить его покой. Повернулась на бок, подогнула ноги и уставилась на его лицо.
Я не знала, сколько прошло времени. Только тени от огня на стенах ползали всё выше и выше. И именно тогда, когда я уже начала думать, что ночь будет тихой, в покои раздался стук.
Сухой, настойчивый.
Я укрыла плечи платком, встала, приоткрыла дверь — и, как и следовало ожидать, за ней стояла предприимчивая вдовствующая герцогиня. Прямая, как стрела, с холодным взглядом, в котором ни капли сна. На ней был тёмный бархатный плащ с меховой оторочкой, волосы прибраны идеально, ни одной пряди не выбивалось.
— Мне нужно поговорить с сыном. Немедленно. — она явно не ожидала увидеть меня в покоях мужа в столь поздний час.
— Герцог спит, — тихо сказала я, стараясь говорить спокойно, но с достоинством. — Что бы вы ни хотели обсудить, это подождёт до утра.
— Что за глупости! — вспыхнула она, громко, почти нарочито. — Это не вопрос, который можно откладывать. Его ждут бумаги, решения, подтверждения! Ему полагается знать, что происходит в его отсутствие. Где он? Позовите его! Он не может игнорировать свою мать!
— Он спит, — повторила я, не отходя от дверного проёма. — И если вы не желаете разбудить его из-за отчёта, который он сможет прочесть утром — вам стоит уйти. Он ранен!
Но она, конечно, сразу не ушла. Ей хотелось первой рассказать свою версию событий. Ей хотелось первой оклеветать меня. Но к ее несчастью у жены больше доступа к телу мужа.
— Сын мой! — почти выкрикнула она, повернувшись к дверям спальни. — Проснись! Это важно! Ты должен поговорить со мной сейчас же!
Я стояла между ней и покоями, почти заслоняя собой вход. Я чувствовала, как в груди всё сжимается от напряжения. Она сделала шаг, намереваясь пройти мимо меня — я инстинктивно подняла руку, положила на дверную створку, и мой голос зазвучал тверже:
— Миледи. Прошу вас. Он устал. Давайте вести себя достойно и помнить, что сейчас важно его здоровье. Он же ранен. Герцог не в состоянии сейчас заниматься герцогством.
— А ты откуда знаешь, в состоянии он или нет? — прошипела она, её глаза вспыхнули холодной яростью. — Что ты вообще знаешь о нём?
Я ничего не ответила. Просто стояла молча. А в спальне, за моей спиной, всё так же спокойно и ровно дышал мой муж. Не слышал крика своей матери, не отзывался на зов. Пусть думает, что он просто не хотел говорить.
Женщина бросила последний взгляд — то ли на меня, то ли на приоткрытую дверь. Лицо её побледнело, и что-то в нём дрогнуло. Может быть, обида. Может, ревность. Или уязвлённое чувство контроля. Она резко развернулась и ушла, не попрощавшись.
А я вновь вошла в спальню, закрыла за собой дверь и вернулась в постель.
Следующим в эту беспокойную ночь появился сэр Артур. Стучал он не слишком громко, но с той осторожностью, которая всегда выдает истинное любопытство. Может, он тоже не ожидал увидеть меня в спальне собственного мужа, а желание собственными глазами убедиться в состоянии герцога пересиливало чувство такта.
Я поспешно накинула халат поверх ночной рубашки и открыла дверь. Артур выглядел уставшим, но глаза его блестели живым интересом. Он задержался на пороге, всматриваясь вглубь комнаты, где под тяжёлым балдахином по-прежнему лежал герцог и ненавязчиво разглядывал мое одеяние.
— Я хотел проверить его. Мы оставили лекаря в городе. Я мог бы осмотреть его рану… миледи, и заставить нанести мазь, если вы этого не сделали. — сказал он, почти извиняясь.
— Он выпил слишком много крепкого вина, — ответила я спокойно. — Я пыталась его разбудить, но он спит мёртвым сном. Впрочем, можете проверить сами — но осторожно. Мазь я нанесла, и наложила чистые бинты.
Сэр Артур отказался входить и сказал, что надеется с ним действительно всё в порядке — по крайней мере, насколько это можно было понять без осмотра. Он не стал задавать лишних вопросов и, к своей чести, не пытался ничего выяснить у меня. Просто молча кивнул, бросив на меня прощальный взгляд, и удалился, как пришёл.