Его поведение мне показалось еще более странным, чем появление вдовствующей герцогини. Друг герцога был вежлив и внимателен, но при этом оставалось чувство, как-будто он видел во мне опасность, подозревал в чем-то.
Но едва я вновь устроилась на краю постели и попыталась уловить хоть тень сна, как по коридору раздались новые шаги. Лёгкие, неуверенные… И затем — тихие мольбы о помощи. Я насторожилась, подойдя к двери, и только отворив её, поняла, кто следующий гость этой странной ночи.
Госпожа Лиззи.
— Ах, миледи, простите! — прошептала она, словно актриса на сцене, опуская глаза. — Я… я заблудилась. Совершенно не могу найти свои покои. Как назло отпустила служанку в город, а самой вдруг… — она сделала паузу, — …захотелось молока. С кухни.
Я взглянула на неё долго и без выражения. Конечно, посреди ночи ей понадобилось именно молоко. Конечно, именно этой ночью, когда в замок вернулся герцог, и я впервые спала в его покоях. Бедняжка Лиззи.
— Вы разбудили меня, миледи, — сказала я спокойно. — Проводить вас до вашей комнаты?
— А, ге… — осеклась она на полу слове. Её губы дрогнули, а в коридоре повисла неловкая тишина.
Деввушка кивнула. И мне ничего не оставалось, как накинуть тот же халат и сопроводить её до нужной двери, которая, как оказалось, находилась всего в нескольких поворотах. Заблудиться здесь было бы сложно… если только не делать вид, что ты не знаешь, куда идёшь.
Когда я вернулась, рассвет уже начинал пробиваться сквозь шторы. Голова кипела от раздражения, будто я была не женой герцога, а стражем у его дверей, охраняющим его сон от собственной семьи и любовницы. Если верить Рею, лучший сон в его жизни!
Мысли не давали мне покоя. Одна догадка сменялась другой, и каждая казалась подозрительнее предыдущей. Я пыталась найти логичное объяснение — возможно, сэр Артур явился по поручению вдовствующей герцогини. Она вполне могла в спешке послать его проверить здоровье своего сына. Но тогда… чему он так удивился?
Мог ли он действительно не знать, что я нахожусь в комнате? Или — что пугало сильнее — он ожидал увидеть в спальне моего мужа... другую женщину? Мог ведь. Господи, мог.
Но в одном я не сомневалась ни на мгновение: леди Лиззи пришла к герцогу не случайно. В столь поздний час, в домашнем платье — нет, она знала, что делает. А вся её история о том, как она якобы заблудилась в коридорах замка — дешевый фарс, разыгранный специально для него.
Эти мысли, как назойливые мухи, жужжали, не давая ни сна, ни покоя. Я лежала, уставившись в темноту, чувствуя, как напряжение сжимает горло, а в груди растёт тяжелая, тягучая тревога.
***
Я не спала почти всю ночь. Только под утро дала себе несколько минут — не сна, нет — покоя. Я все пыталась придумать, как объяснить герцогу его сон, не вызывая его гнев.
А затем надела доспехи. Те самые, над которыми не шутил только слепой. В этих латах я чувствовала себя сильнее. Они не были тяжёлыми, всего лишь кожаные— но они защищали во время тренировок.
Я направилась на тренировочную арену. Мне нужно было выплеснуть боль. Страх. Усталость. Всё, что за ночь накопилось в сердце.
Тренировочная площадка погрузилась в утреннюю дымку. Воздух ещё хранил прохладу ночи, пахло влажной землёй, древесиной и дымом от угасающих факелов.
Какой же ярости я предалась, когда сэр Алдред — с холодным лицом и каменной уверенностью в голосе — заявил, что никому из рыцарей не дозволено тренироваться со мной на мечах, пока сам герцог не даст на то прямой и явный приказ. Его слова резанули по самолюбию, как кинжал. Я пыталась возразить, я говорила о том, что мне необходима практика, что каждая леди должна уметь постоять за себя, особенно если её муж отправляется в затяжные походы, а замок остаётся полон интриг, а территория граничит с Дикими землями. Но сэр Алдред, вежливо выслушав мою тираду, лишь кивнул, молча подвесил мишень из старого холста, и вручил мне лук для тренировок — явно детский, с тонкой тетивой и тремя облезлыми стрелами.
Моя гордость была задета. Я стояла на тренировочном поле, под взглядами оруженосцев и пажей, чувствуя, как на щеках пылает унижение. Рыцари, стоявшие поодаль, бросали взгляды, но никто не решался подойти. Лишь кто-то выкрикивал издалека:
— Левее локоть, миледи!
— Плечо выше, иначе стрела уйдёт вниз.
— Не напрягайте запястье…
И всё это — с расстояния ста метров, будто я чумная, будто одно прикосновение к моему телу способно свалить их с ног или вызвать гнев герцога.
Я едва не сломала стрелу о тетиву, и была готова метать уже сам лук в мишень, когда в полной тишине за моей спиной раздалось едва слышное дыхание. Кто-то приблизился так близко, что я почти почувствовала, как его тень ложится на мою спину. Сильные, уверенные руки мягко коснулись моих локтей, аккуратно поправляя позицию, не позволяя мне дёрнуться в сторону.
На дальнем конце арены, где вонзённые стрелы дрожали в мишенях, стало непривычно тихо — никто из рыцарей не осмелился нарушить тишину, как будто меня невидимо отделяла от других тренирующихся прочная стена.
Его прикосновения были точными, выверенными. Одна рука коснулась моей спины, выпрямляя осанку, другая — уверенно повела мою руку со стрелой. Мы держали тетиву вместе, и я почувствовала, как его грудь едва касается моей спины, как дыхание касается моего уха.
Я стояла с луком в руках, стараясь сосредоточиться, но дыхание сбивалось. Герцог Терранс молча учил меня, и его руки — сильные, уверенные — скользнули по моим плечам, выправляя стойку. Он не говорил ни слова, но я чувствовала каждый его вдох, каждый мягкий толчок ладоней, указывающий, где поднять локоть, куда развернуть грудь. Его пальцы на мгновение задержались на моей талии, затем чуть ниже, будто случайно, будто просто поправляя равновесие.
— Расслабь пальцы, — наконец произнёс он, низко, у самого уха. — Лук — это не оружие ярости и гнева. Это дыхание и спокойствие.
Я кивнула, но едва ли услышала свои мысли за стуком собственного сердца. Он взял мою руку, натянул тетиву вместе со мной — медленно, терпеливо, как будто не торопился вовсе. Стрела скользнула по коже, холодная, как его кольцо на пальце.
— Отпусти, — шепнул он.
Стрела сорвалась и вонзилась в мишень чуть правее центра. Я не смогла сдержать довольной усмешки — больше от ощущения его тела рядом, чем от меткости. Но и от этого ощущения становилось страшно некомфортно.
Он не отпускал меня, его ладони по-прежнему обнимали меня за талию, дыхание всё так же касалось моего затылка. Я попыталась шагнуть вперёд, но он не сразу позволил.
— Ты дрожишь, — сказал он негромко.
— Просто утренний холод, — соврала я, даже не попытаясь добавить убедительных интонаций голосу.
Я боялась. Не лука, не стрельбы. Боялась говорить о прошедшей ночи. О том, что он не проснулся ни от одного крика и шума. О несостоявшейся третьей брачной ночи. О его матери.
Он снова передал мне стрелу. И я, повинуясь, подняла лук. Не потому что была готова к следующему выстрелу — а потому что он стоял за моей спиной. И я бы предпочла тренироваться стрельбе из лука, чем перейти к важным вопросам, которые интересовали нас обоих.
— Отличный выстрел— наконец сказал он. — Для начала держи ещё стрелу. У тебя получается.
Эта похвала для меня, как бальзам на душу. Я не могла скрыть своей радости и продолжала улыбаться своей маленькой победе.
— Я бы очень хотел с тобой обсудить, что же всё-таки произошло этой ночью… Почему же я так крепко уснул?— прошептал герцог тихо мне на ухо. Его лицо больше не выражало радости за мои успехи, а на лице не было и тени улыбки. Он смотрел на меня так, как когда-то с интересом разглядывал советников, провинившихся перед королем. А мое сердце пропустило очередной удар уже от страха. Я чувствовала себя мышью в лапах у кота.
— Если верить моей матери, я и вовсе был отравлен? Что скажешь? — спросил он снова, сильнее сжимая мою руку.