После разговора я ушла в себя, не реагировала на наставления Леннокса, я пыталась представить в какую сторону может уйти наша беседа с герцогом. Я знала, что он уже который час выслушивает свою мать, а может быть и господина Кервина. Я ожидала, что вскоре за мной придут слуги герцога.
И вот мы все еще в библиотеке. Леннокс то и дело тяжело вздыхал, не пытаясь скрыть своё раздражение. Мистер Хоффман вновь и вновь выводил строчки на пергаменте, черкнув пером уже, казалось, сотый раз — то ли поправляя, то ли переписывая всё заново. А Рэй, не обращая ни на кого внимания, крутил в руках глиняную чашку, используя свой магический поток для усиления ее прочности. Он делал это с сосредоточенным, почти детским выражением лица, погружённый в свои эксперименты. Я уже давно заметила эту его привычку, борьбу с нервозностью.
Чтобы хоть как-то отвлечься, я начала фантазировать. В уме рисовалась картина, как я вношу в библиотеку хрупкие фарфоровые чашки из восточных провинций — каждая с ручной росписью и замысловатым ободком. Или лучше — пускай это будут копья и стрелы. Я уже мысленно отчитываю удивленного Рея за растрату магического потенциала и требую вложить силы в оборонное дело.
Для себя я твёрдо решила: эту жизнь я проживу без страха и сожалений. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы позволить себе скрываться в тени или прятаться за оправданиями. Я не могла бесконечно отсиживаться в библиотеке, надеясь, что всё решится само собой. Ожидание действовало на нервы — воздух будто густел, и каждая минута растягивалась в вечность.
— Решено, — я резко вскочила с места, напугав всех присутствующих. — Я пойду сама, мне не нужно приглашение, чтобы зайти к своему мужу!
ГЛАВА 40 ПОДСЛУШАНО
И вот, шаг за шагом, оставив все разговоры позади, я направилась в кабинет герцога. В руках у меня были документы, карты, все отчёты о проделанной работе за последние недели. Я шла одна. Ни свидетели, ни помощники мне были не нужны — да и вряд ли кто-то из них смог бы защитить меня, если вдруг муж решит говорить со своей женой с позиций силы, а не разума.
Подходя к массивной дубовой двери его кабинета, замедлила шаг: за ней слышались голоса. Один — отчётливый, женский, резкий, слишком громкий для обычной беседы. Я сразу узнала голос вдовствующей герцогини. Обычно я старалась уважать личное пространство и никогда бы не стала подслушивать — в прежней жизни уж точно. Но моё имя, отчётливо и неоднократно произнесённое, заставило меня остановиться. Дыхание затаилось само собой. Я застыла в двух шагах от двери, прислушиваясь.
Голос герцогини-матери срывался на гневные интонации, но быстро возвращался к своей холодной, почти надменной сдержанности — её фирменному оружию.
— Что ты хочешь, мама? — спросил он, своей обычной интонацией, которая скрывает любые его эмоции.
— Ты должен был обозначить свои позиции, свою власть, — произнесла она, и в голосе прозвучала не просьба, а требование. Женщина была недовольна, а герцог лишь засмеялся в ответ.
— После смерти твоего отца твоё влияние только возросло, и ты прекрасно это знаешь. Я сама видела, как могущественна твоя сила, алтарь не врет. На наших землях в разы безопаснее, чем в самой столице. — продолжала герцогиня.
Тишина. В кабинете повисло странное молчание.
По моему субъективному мнению, столица —самое защищённое место королевства. А на землях герцогства как раз небезопасно: уровень жизни понизился, урожай упал, много грабежей, даже дороги нуждаются в починке и охране.
Любопытство пересилило, и я наклонилась немного ближе к двери, в надежде услышать больше. Но понять сути их беседы мне никак не удавалось, я сжала пальцами край папки с документами, ощущая, как начинает подниматься легкая тревога. А каком алтаре вообще идет речь?
— Ты не можешь позволить им относиться к тебе как к простому лорду, — продолжала она, уже почти шипя, но снова выравнивая тон. — Ты — герцог, твоя власть охватывает земли, почти равные по размеру королевскому домену. Мы — сила, с которой должны считаться. Мы — не придаток, не дань традициям.
Наступила тишина. Я почти прижалась к стене, чтобы не задеть дверной проём, и старалась дышать тише. Наконец раздался голос герцога — спокойный, даже лениво насмешливый:
— Думаю, в этом и причина, дорогая матушка. Герцогство почти равно территориально королевскому домену. И связь моя крепче. Никто не любит слишком влиятельных.
Муж усмехнулся — я ясно услышала этот оттенок в его голосе. Он не соглашался, спорил, хоть и мягко.
—Ты обязан напомнить об этом королевскому совету. И жена твоя тоже. Её поступки бросают тень на твоё имя. Есть много поводов для развода!
И теперь мне хотелось услышать больше. Услышать, как он защищает меня, призывает свою мать к спокойствию, упрекает эту женщину … ну или, наоборот, подтверждает её слова. Ожидание становилось невыносимым.
— Во дворце короля и так проблемы… — раздался спокойный голос герцога, как будто никто ему не говорил ни про развод, ни про его возможные причины. — Я не готов класть свою голову на плаху. Спорить о размерах герцогства и королевского домена, тем более просить Его Величество о разводе или повторной женитьбе бессмысленно. Я принял его волю.
В воздухе разносился сухой, мерный звук — герцог стучал пальцами по столу. Я очень хорошо знала этот жест. В прошлой жизни о нём мне рассказывали его помощники в полу-шутливой, но вполне серьёзной форме: «Если он не стучал пальцами по столу, вот так, значит вы в порядке».
Стук был ровным, почти ритмичным. Это был его способ удерживать эмоции внутри, не дать себе вспыхнуть. А значит, разговор для хозяина кабинета становился не слишком приятным.
— Ты должен был сам выбирать себе жену изначально, — голос вдовствующей герцогини дрожал от сдерживаемого раздражения, женщина не планировала отступать. — а не под давлением Короны. Они хоть понимают, что слабая жена, как Оливия, — это не просто неудобство? Это угроза. Угроза авторитету, стабильности. Угроза границам герцогства. — женщина тяжело вздыхала, продолжая говорить так, что сам воздух заканчивался в её легких.
— Я бы все отдала, чтобы у тебя была жена, близкая к нашему кругу. Но к сожалению, дочерей подходящего возраста не было ни у герцогов, ни у маркизов. Но Его Величество, как он мог допустить, чтобы женой герцога стала дочь простого господина. Мы могли подождать.
— Матушка, чего или кого мы могли подождать? Мне нужна жена, а не еще один ребенок в доме. — он откровенно смеялся над надеждами своей матери, я же стояла у двери сдерживая смех. — Я понимаю ваши волнения, но…
Герцогиня перебила сына, она говорила чётко, с расстановкой, делая акценты на каждом слове, как будто выкладывала фигуры на шахматной доске. Я знала, что за каждым таким тоном стоит холодный расчёт, такая попытка манипуляции.
— Леди Лиззи... она была готова стать твоей женой. Её род мог хоть как-то укрепить твои позиции. Если бы ты тогда поднял вопрос о правах лордов… Если бы был с ней — ты мог бы избежать этого брака, — добавила она с ядовитым акцентом на слове «был», придавая ему двусмысленность, словно намекала на нечто более личное.
— Леди Лиззи тоже не идеальный вариант, но тебе нужны наследники. Ричард может оказаться слаб. Ты часто ездишь в эти опасные земли… Ричард, конечно, твой наследник, но… — продолжала свою речь герцогиня, пока ее не прервал собственный сын.
— Оливия — моя жена. — его голос звучал холодно и спокойно.
— Но как ты можешь?! Как, после всего услышанного, ты снова даёшь ей шанс?! — вспыхнула вдовствующая герцогиня, поднимаясь со своего места как оскорблённая королева. Звук трения ножек стула по паркету, а потом и шаги разносились по всей комнате.— Ты слышал Кервина, ты слышал меня! Неужели ты всерьёз намерен… оправдывать это?! Её?!
— Оливия — моя герцогиня.
Женщина тяжело дышала, борясь с желанием не закричать. Слишком долго она строила этот момент. Вдовствующая герцогиня считала, что всё подготовлено — что вся обстановка, все аргументы, даже расстановка мебели — всё это сыграет в её пользу.