Как я поняла, выборы чуть было не закончились настоящим кровопролитием. Но почему-то меня не удивило, что тетя Оливия оказалась победительницей. Я видела ее довольную, пусть и едва заметную улыбку, когда она рассматривала эскиз.
– Смотрите вперед, пожалуйста!
Это уже сказала портниха, которая сжала мой подбородок нежными пальцами и повернула мою голову под нужным углом. Я посмотрела на себя в зеркало. На мне не было ничего, кроме нижнего белья. Портниха обмотала мою грудь измерительной лентой. Звук, который она издала, записывая число, несомненно, означал осуждение.
– Вошьем чашечки, – деликатно предложила она.
– Куда тут без них? – отозвалась тетя Оливия.
– У тебя такая тонкая талия, – попыталась утешить Лили.
Этот выходной начался с милой беседы о размере моей груди, и пусть этого никто не говорил, недвусмысленно подразумевалось, что разглядеть ее можно только под микроскопом. Могло быть и хуже: во время примерки Лили они шушукались о том, где можно ушить платье, чтобы создать желаемый силуэт и – как недвусмысленно подразумевалось – скрыть задницу моей кузины.
«Это настоящий ад, – думала я. – Я умерла и оказалась в Дантовском аду. Так мне и надо». Я взглянула в зеркало и вдруг поняла, что не узнаю себя. Месяцы использования кондиционера для волос, цена за упаковку которого была выше, чем у самых изысканных шоколадных конфет, не прошли даром: волосы приобрели необыкновенные объем и мягкость, которые только можно купить. Естественные светлые пряди больше не были естественными, и почему-то кожа выглядела так, словно я нанесла макияж, хотя на самом деле на лице не было ни грамма косметики.
И это была только верхушка айсберга.
Сойер Тафт, которой я была четыре месяца назад, не допустила бы, чтобы судьба Ника оказалась в руках девчонки, из-за которой его арестовали.
– Сойер? – позвала тетя Оливия.
Я очнулась от задумчивости.
– А?
Тетя поморщилась. Спустя столько месяцев я по-прежнему была неспособна выговорить «да» и тем более «да, мэм».
– Возможно, – дипломатично предложила она, – тебе стоит одеться.
Портниха уже закончила с размерами.
И давно.
А я все это время стояла там в одном нижнем белье.
Почти не смутившись, я нырнула обратно в раздевалку. Закрыв дверь и натянув джинсы, я поймала себя на том, что снова – в тысячный раз за последний месяц? – прокручивала в голове телефонный разговор с Кэмпбелл в ночь маскарада.
– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала.
Приветствие в стиле Кэмпбелл Эймс.
– Что сегодня произошло? – спросила я.
Воцарилось молчание. Я встретилась взглядом с Лили и потребовала:
– Кэмпбелл, скажи мне, что арест Ника не имеет никакого отношения к этому дурацкому ожерелью!
Конечно, Кэмпбелл проигнорировала вопрос.
– Они задержат его на сорок восемь часов. Обещаю: никто ни в чем не обвинит Ника. Им просто нужно было его арестовать. Вот и все.
– Им просто нужно было его арестовать, – повторила я. – Или это нужно тебе? Чтобы выйти сухой из воды?
– А это имеет значение? В любом случае никаких обвинений предъявлено не будет.
– Да, они не предъявят ему обвинения, – сквозь сжатые зубы процедила я, – потому что утром я пойду в полицию и скажу правду.
– Правду? – нахальным тоном переспросила она, и это окончательно вывело меня из себя.
– Я скажу, что это ты украла жемчужное ожерелье, – пригрозила я.
– Надеюсь, у тебя есть доказательства.
– Я могу опровергнуть твое алиби.
– Спустя месяц? В течение которого никто не проверял мое алиби, потому что я не входила в число подозреваемых?
– Ключ, – отрывисто произнесла я. – Тот, который мы нашли в твоем шкафчике.
– Тот, который вы украли, ты хотела сказать? Но если ты не собираешься сознаваться в краже, то всегда можешь сказать полиции, что просто видела меня с ключом. Но в чем именно будет заключаться обвинение?
– Ты украла ожерелье.
– Зачем мне это? – снисходительно спросила Кэмпбелл. – Какой у меня мотив? Мне не нужны деньги, а это ожерелье даже не фамильная ценность моей семьи.
Это фамильная ценность моей семьи.
– Ника выпустят уже в понедельник, Сойер. Я позабочусь об этом. А пока мне нужно, чтобы ты кое-что сделала.
– Что? – резко спросила я.
Кэмпбелл явно улыбалась.
– Ничего.
Она попросила меня не вмешиваться и ничего не предпринимать, чтобы все шло своим чередом, и по какой-то непонятной причине я подчинилась. Я заслужила дюжину подобных примерок – даже хуже, чем эта. Я заслужила, чтобы мне сделали восковую депиляцию, идеальный маникюр и выщипали брови. Я заслужила самого худшего из всего, что могло предложить высшее общество.
Как и обещала Кэмпбелл, Ника выпустили спустя сорок восемь часов. Против него не выдвинули никаких обвинений. Казалось, я должна быть счастлива.
Да, Ника уволили из клуба. Он потерял работу, но ведь все закончилось хорошо – мне должно было полегчать.
Черта с два.
Стук в дверь примерочной вернул меня в реальность и напомнил, что я по-прежнему стою полуодетая.
– Сойер! – позвала Лили через дверь. – Если ты не поторопишься, мы опоздаем на встречу с Кэмпбелл.
Глава 38
Любое занятие, связанное с Кэмпбелл, стояло в моем списке где-то между удалением зубного нерва без наркоза и депиляцией зоны бикини, но ноябрьское мероприятие Бала Симфонии организовывали матери Дебютанток Риджуэй-холла. Поскольку мачеха Сэди-Грэйс была распорядителем самого Бала, оставалось только два реальных претендента за главенство в подкомитете: тетя Оливия и Шарлотта Эймс.
Недаром тетя и жена сенатора также были лидерами двух противоборствующих лагерей феномена платья[23]. Когда тетя Оливия выиграла эту битву, мать Кэмпбелл настояла на том, чтобы взять на себя основную часть работы по подготовке к ноябрьскому мероприятию.
Тетя Оливия, конечно же, настояла на том, чтобы помочь.
Нас с Лили призвали против нашей воли.
– Еда, одежда, приятные мелочи и хорошая компания. – Кэмпбелл встретила нас у дверей «Костко»[24] с тележкой и насмешливым выражением лица. – Конечно, это не сравнится с «Жемчужинами мудрости», но благотворительность есть благотворительность.
Мы с Лили впервые после ареста Ника – и его освобождения – оказались наедине с Кэмпбелл. Дочь сенатора, конечно, намеревалась делать вид, будто ничего не случилось. Я бы не согласилась участвовать в этом спектакле, если бы к нам не присоединился еще один человек.
– Носильщик прибыл. – Уокер появился нечесаный, а его обычно загорелое лицо имело сероватый оттенок, и я сразу подумала, что ему пора бы уже найти какое-нибудь эффективное средство от похмелья.
– Не знала, что ты тоже придешь, – сказала Лили опасно ровным голосом. Я ждала, что она вот-вот поправит волосы, и кузина меня не разочаровала.
– Я и сам не знал, – ответил Уокер и посмотрел на Кэмпбелл. – Но мама вышла на тропу войны. Если она спросит, ты позвонила мне в панике, что тебе придется самой таскать тяжести, и мне ничего не оставалось, как покинуть дом и прийти тебе на помощь.
– Ты же знаешь, я не впадаю в панику. – Кэмпбелл выгнула бровь. – А вот с истериками у меня куда лучше.
– Может, нам стоит разделить список? – вмешалась Лили. Она не могла прямо заявить, что не подписывалась на это, но я знала, что ей хотелось бы, чтобы ее случайные встречи с Уокером заканчивались как можно скорее.
– Давайте. – Кэмпбелл махнула рукой. – Кто хочет забрать себе консервы? Кто за теплую одежду? Кому мелочь?
– Разве Бал Симфонии не организовывает акцию по доставке бесплатных консервов на День благодарения? – не удержалась я.
Лили несколько раз моргнула.
– Так и есть.
– Потому-то мы и здесь, – объяснила Кэмпбелл таким тоном, словно разговаривала с маленьким неразумным ребенком. – Чтобы купить консервы.