Мало кто мог бы похвастаться тем же.
– Извини, – резко сказала я, повернувшись к Лили спиной, – но я и мои поехавшие мозги собираемся пойти открыть дверь.
Лили спускалась по лестнице вслед за мной. В дверь снова позвонили.
– Это, наверное, колядующие, – предположила кузина.
Но лучше послушать полдюжины верующих, распевающих «Тихую ночь», чем продолжать разговор, который мы с ней вели наверху. Я уже почти добралась до прихожей, когда дядя вышел из кухни и опередил меня. Он открыл дверь, и я резко остановилась. Лили чуть не врезалась в меня.
Это были не колядующие.
Я сделала глубокий вдох, но выдохнуть никак не получалось.
– Элли! – Джей Ди был ошеломлен, но быстро взял себя в руки.
В отличие от меня. Я смотрела разинув рот на женщину, которая стояла на бабушкином крыльце в маленьком черном платье и строгих туфлях на высоких каблуках.
– Мама?
Глава 42
– Придвиньтесь поближе друг к другу. – Фотограф одарил нас слащавой улыбкой, которую, вероятно, надеялся увидеть и на наших лицах. – Могу я попросить молодую леди со светлыми волосами слегка приподнять подбородок? А вы, молодой человек, выньте руки из карманов!
Лили и Джон Дэвид все время суетились. Я не могла их винить, хотя на меня этот сюрреалистический поворот событий произвел противоположный эффект. Я стояла лицом к камере, полностью застыв, не в силах даже моргнуть. Бабушка стояла справа от меня, а мама – слева.
Она здесь. Надела жемчуг. Собрала волосы во французский узел. Не знаю, что потрясло меня больше – тот факт, что мама притворялась, будто не игнорировала меня последние три месяца, или то, до какой степени ее прическа, платье и даже осанка напомнили Лилиан.
– Идеально! – объявил фотограф, отступив за камеру. – Теперь, если вы все хотя бы чуть-чуть улыбнетесь…
Мы всемером стояли перед рождественской елкой высотой почти в два этажа. Каждая ленточка, каждый огонек, каждое украшение были идеальны – но все здесь казалось неправильным.
В прежние времена сверкнула бы вспышка. Сейчас же все произошло слишком быстро: только что мы настраивались на фото – и вот уже все закончилось. Нас отвели в сторону, и в зал вошла следующая семья.
– Я собираюсь за имбирным печеньем. – Джон Дэвид был не промах. Он еще меньше, чем я, понимал, что происходит, но не собирался оставаться здесь и выяснять. Мальчик был уже в трех шагах от двери, когда тетя Оливия протянула руку и схватила его за воротник.
– Чего мы не будем делать в этом году? – спросила она его.
Джон Дэвид обернулся и посмотрел на нее.
– Мы не будем, – галантно ответил он, – до тошноты объедаться имбирным печеньем.
Она провела рукой по лацканам его пиджака и только потом отпустила. Он пулей умчался прочь.
На мамином лице появилось какое-то странное выражение. Тетя Оливия тоже это заметила.
– Что? – спросила она звенящим голосом, а ее глаза метали молнии.
– Ничего, – ответила мама и покачала головой. – Просто я никогда не представляла тебя с маленьким мальчиком, Лив.
Конечно, было необычно, что мама приехала сюда и притворялась, будто не злилась на меня из-за того, что я искала отца. Но то, как небрежно она сократила имя сестры – сестры, которую, насколько мне было известно, она не видела восемнадцать лет, – было в высшей степени неожиданно.
Повисла тишина. Бабушка, тетя, дядя – все они блестяще играли свои роли, притворяясь, будто мама не появилась у них на пороге как черт из табакерки. Глядя на нас, никто бы в жизни не догадался, что они не виделись много лет.
Но мамино вызывающее поведение тетя не смогла проигнорировать.
– Конечно, ты не могла представить, что у меня может быть сын! Ведь тогда тебе бы пришлось подумать еще о ком-то, кроме себя.
Если бы улыбка могла убить, тетя Оливия прикончила бы маму на месте.
– Сойер, – поторопилась вмешаться бабушка. – Почему бы тебе не показать маме Главный обеденный зал? Он немного изменился с тех пор, как она была там в последний раз.
Мама взяла меня под руку. Она не удостоила Лилиан даже взглядом, но сказала:
– Она здесь босс.
Сегодня вечером мне предстояла долгая прогулка по минному полю.
Я увела мать подальше от остальной семьи. Пока мы шли через Большой зал в Ясеневый, а оттуда в Главный обеденный, я то и дело ощущала на нас взгляды, которые мы притягивали, как магнит – металлическую стружку.
– В этом платье, наверное, неудобно, – шепнула мама, словно мы с ней делились милыми секретиками. – На тебе лифчик без бретелек?
Мне удалось дождаться, пока мы дойдем до обеденного зала, прежде чем ответить:
– Мама!
– Я лишь хотела сказать, что та Сойер, которую я знаю, скорее обмоталась бы изолентой, чем…
– Мы можем, пожалуйста, перестать обсуждать мой бюстгальтер? – процедила я сквозь зубы.
Как-то само собой получилось, что теперь мама вела меня, а не я ее. В конце концов мы оказались в дальнем конце зала, у одного из высоченных окон, выходящих на бассейн. Плотные клетчатые шторы – специально повешенные в честь Рождества – были раздвинуты ровно настолько, чтобы можно было увидеть ночное небо. Бассейн был закрыт, и, кроме как на звезды, смотреть было не на что. А на них стоило посмотреть!
– Здесь они светят не так ярко. – Мама легонько толкнула меня локтем в бок. – Не могла же ты забыть об этом.
Она словно ударила меня.
– Я ничего не забываю.
– Посмотри на себя, – тихо сказала мама. В этих словах не было осуждения, которого я ожидала, но тем не менее меня они задели.
– А ты посмотри на себя! – ответила я. – Что-то непохоже, чтобы ты оделась для работы в баре.
– Улыбайся, – пробормотала мама. – У нас есть зрители.
Быстро оглянувшись, я поняла, что теперь почти все смотрят на нас, но мне было наплевать.
– Ты провела здесь всего несколько месяцев, я же – почти восемнадцать лет. Детка, ты как студентка по обмену, а я носитель языка. Так что улыбайся!
Я оскалилась. Назвать это улыбкой было бы небольшим преувеличением.
– Вот это моя девочка! – Мама впервые за вечер вдруг стала сама собой, и мне почему-то сделалось больно.
Если ты перестанешь ждать, что люди смогут чем-то тебя удивить, то у них не получится тебя разочаровать. Я помнила свое правило, но часть меня никогда не переставала ждать от нее…
Чего же?
– Ты должна была позвонить мне. Должна была ответить.
– Знаю. – Мама потупилась. – Просто я надеялась, что ты образумишься. И вернешься.
– Дом всего в сорока пяти минутах езды отсюда, – заметила я. – Необязательно выбирать. Даже если я живу с Лилиан, ты все равно можешь видеться со мной.
Мама посмотрела на бассейн.
– Это ты ушла, Сойер.
– И имела на это полное право. – Это прозвучало как вопрос, чего мне совсем не хотелось. – Они твоя семья, но моя тоже, и они не такие уж плохие.
– Будь оно иначе, – ответила мать через мгновение, – мне не было бы так трудно смириться с твоим отъездом. Если бы все они были плохими – если бы жить здесь было так плохо, – я бы не стала так переживать, что тебе тут понравится. – Она опустила глаза, и ее ресницы отбросили тень на скулы, которым так завидовала тетя Оливия. – Я никогда не была счастлива здесь после смерти папы. Возможно, они тебе этого не рассказывали, но однажды сестра сбежала посреди ночи, оставив записку. Она пропала на восемь месяцев, почти на девять. Вызвали полицию. Мама, конечно, попросила их сохранить расследование в тайне. А когда сестра наконец соизволила вернуться, мама не сказала ей ни слова. Нам просто приходилось притворяться, что Лив была на каникулах или в школе-интернате или что мы все время знали, где она была. – Она едва заметно покачала головой. – Только она больше не была Лив. Она стала Оливией, мисс Совершенство. Словно все то горе, весь тот гнев, все это… просто испарилось. Мне было двенадцать, я стеснялась выплескивать свои чувства и очень сильно злилась на нее. И… так все и осталось. – Ее голос звучал приглушенно. – Мне здесь не место. – Она едва заметно повернулась ко мне. – И ничего не изменилось.