«Каждая южная леди, – подумала я, подражая интонациям Грир, – должна знать, как накачать наркотиками и подставить мерзавца, который, несомненно, этого заслуживает».
– Я помню, как Лили примеряла эти перчатки, когда ей было четыре года. – Тетя Оливия посмотрела на перчатки, лежавшие между ее тарелкой и тарелкой Лили, и нежно улыбнулась. – Такая кроха, а какой апломб!
Эта кроха последние две недели занималась организационными вопросами. Лили была истинной дочерью Оливии – личность типа А в высшей степени ее проявления, особенно если дело касалось предумышленных преступлений.
– Надеюсь, это не слишком бесцеремонно с моей стороны, – произнесла Грир, занимавшая единственное свободное место за нашим круглым столом, рядом с Сэди-Грэйс, – но у меня кое-что есть для тебя, дорогая.
Как я и думала, смысл этого обеда заключался в том, чтобы каждой Дебютантке вручили пару белых перчаток – элегантных, длиной до локтя и желательно с семейной историей.
Нынешние участницы были Дебютантками далеко не в первом поколении.
– Я никогда не забуду свой год дебюта, – сказала Грир, нежно потрепав Сэди-Грэйс по руке. А Сэди-Грэйс, благослови ее Господь, не смогла удержаться и взглянула на слегка выступающий живот мачехи.
– Я знаю, что твоя мама была не из этих мест, – продолжила Грир с удивительной добротой в голосе. – Поэтому для меня будет честью, если ты наденешь мои перчатки.
Тетя Оливия аккуратно промокнула губы салфеткой, проговорив в нее что-то типа: «Опять перегибает палку».
– Я только надеюсь, что когда-нибудь у тебя будет младшая сестра, которой ты сможешь передать их, – произнесла Грир, положив руку на живот. – Хотя материнский инстинкт подсказывает мне, что это будет мальчик.
Если бы я не была поглощена собственными преступными делишками, то всерьез задумалась бы о том, что мачеха Сэди-Грэйс планирует приобрести ребенка на черном рынке.
– Сойер, – мягким голосом обратилась ко мне Лилиан. Я уже было решила, что совершила непростительную оплошность, взяв не ту вилку для салата, но она достала пару перчаток, аккуратно обернутых в упаковку. – Они предназначались твоей матери.
Мама так и не попала на свой «Перчаточный обед».
Я приняла подарок от Лилиан и склонила голову.
– Прошу меня извинить. – Сейчас было самое подходящее время, чтобы улизнуть. Я встала, позволив Лилиан думать, что этот момент и его значимость лишили меня душевного равновесия. – Мне нужно воспользоваться комнатой для уединения.
Через три минуты Лили уже была со мной.
– Комната для уединения?
– Слишком, да?
– Зависит от того, хотела ли ты продемонстрировать элегантность Дебютантки или имела в виду уединенную гостиную комнату, как их называли в 1884 году.
Я пожала плечами.
– Я легко приспосабливаюсь.
Я начала проверять кабинки, а Лили тем временем следила за дверью. Когда я закончила, вся наша честная компания была в сборе.
– Как Ник? – Первые слова Кэмпбелл выдали ее волнение с головой.
– Сердится, – ответила я. – И несколько озадачен тем, почему мы помогаем ему. Но он начал понимать, что за игра затевается, и тоже хочет принять в ней участие.
– Мы можем все ему рассказать, – неуверенно вставила Сэди-Грэйс. – И Уокеру.
Было очевидно, что она предложила это, чтобы не пришлось Лили.
– Если мы расскажем Уокеру, он потребует объяснений от папы. – Кэмпбелл посмотрела на Сэди-Грэйс, потом на Лили и прищурилась. – Мы этого не хотим – пока что.
Кузине было невыносимо утаивать правду от Уокера. Я периодически проверяла, как он, но Лили избегала даже находиться с ним в одной комнате, когда все выяснилось.
– У Уокера все нормально, – сказала я. – Насколько это может быть в его случае. А Ник…
– Ник не понимает, как устроен наш мир. – Кэмпбелл подошла к ближайшей раковине и взяла тюбик с кремом для рук. – Он непредсказуем.
Я провела несколько недель за планированием наших махинацией бок о бок с ней, но так до сих пор и не поняла, что Кэмпбелл чувствует к парню, которого она подставила, если вообще что-то чувствует. Она использовала его. Он использовал ее. Но скрывалось ли за этим что-то бóльшее – это по-прежнему оставалось для меня загадкой.
– Мы скоро все расскажем мальчикам, – сказала Кэмпбелл, втирая крем в ладони. – Просто время еще не пришло. Я пересмотрела сценарии, которые придумала Лили, и в одном из них есть некая… изюминка.
– День Бала? – догадалась я.
Бинго! Кэмпбелл ничего не ответила, но все было написано на ее лице.
– Значит, у нас остается две недели, – принялась размышлять я. – Что еще нам нужно?
– Аудиозапись, – тут же ответила Кэмпбелл. – И ожерелье.
– Не поняла? – вмешалась Лили. – Оно же у тебя.
– Вообще-то…
– Кэмпбелл! – воскликнула Сэди-Грэйс. – Что случилось с ожерельем?
Без него наш план пойдет псу под хвост. Чтобы обвинить Стерлинга Эймса в том, что он подставил Ника, его нужно было поймать с ожерельем. В определенном месте. В определенное время. При определенных обстоятельствах.
– Кэмпбелл, – тихо произнесла я. – Я надеюсь, это шутка?
Совершенно не впечатлившись убийственным взглядом, который я метнула в ее сторону, моя единокровная сестра передала мне тюбик с кремом. Я задумалась, не пустить ли его в ход.
– Когда Ника арестовали в первый раз, я принесла ожерелье папе. – Объяснение Кэмпбелл звучало просто и правдиво. – И призналась. Если бы он хотел поступить правильно, он бы это сделал.
– Значит, жемчужное ожерелье у сенатора? – Лили была в шоке. – Ты хотя бы знаешь, где именно?
Кэмпбелл пожала плечами.
– Вариантов не так уж много.
Я все-таки кинула в нее тюбик, но она увернулась.
– Это аромат жимолости? – вдруг спросила Сэди-Грэйс и бросилась за тюбиком. – Обожаю жимолость!
– Ты вообще хочешь этого? – спросила я у Кэмпбелл. Она сама затеяла всю эту игру. Это ее план. Но она заставила нас думать, будто ожерелье у нее. Оказалось, что нет. А ведь на кону стояла репутация ее семьи. Карьера ее отца. Социальный статус ее матери. Для меня сенатор был просто говнюком, который сделал ребенка моей матери, а потом бросил ее одну, опозоренную. Но для Кэмпбелл?
Это ее семья – и ее жизнь.
– В детстве Уокер играл в футбол, – задумчиво произнесла Кэмпбелл. – Я занималась танцами. Подразумевалось, что он умный, а я красивая. Он был гордостью и отрадой для папы, а я была маминым проклятием. Его и ее. Как полотенца.
– Кэм… – Лили хотела что-то сказать, но Кэмпбелл ей не позволила.
– К несчастью для папы, Уокер не унаследовал его моральные принципы. В нем нет ни капли коварства. Он не был рожден политиком. – Она посмотрела, как Сэди-Грэйс нюхает крем для рук, а потом продолжила: – Отдавая жемчуг папе, я понимала, что он не захочет, чтобы о моем участии в краже стало известно, и заставит полицию обратить внимание на любого другого, особенно если среди подозреваемых окажется Ник. Еще я понимала, что на ожерелье останутся только его отпечатки пальцев, поскольку я была в перчатках. Отец не был осторожен, поскольку намеревался сделать все, чтобы драгоценность никогда не нашли. Так что, отвечая на твой вопрос, Сойер, – она перекинула волосы через плечо, – да, я уверена, что хочу это сделать. Я в долгу перед Уокером. И перед папой.
Я еще никогда не была так рада тому, что мама уехала из этого города и растила меня вдали от Стерлинга Эймса.
– Как ты думаешь, где твой папа хранит жемчуг? – спросила Лили. Как и я, она подозревала, что Кэмпбелл не горит желанием делиться с нами всеми подробностями.
– Либо дома, либо в офисе, либо в месте, которое мой особый друг сможет определить, взломав папин навигатор. – Кэмпбелл посмотрела на нас с вызовом: осмелимся ли мы спросить ее об этом особом друге.
Сэди-Грэйс молча протянула тюбик с кремом Лили.
– Так что, – заключила Кэмпбелл, – нам нужно будет чем-то отвлечь моего дорогого папочку, пока мы будем искать жемчуг.