Они с Лили одновременно повернулись ко мне.
– Что? – спросила Сэди-Грэйс. – Почему вы так смотрите на Сойер?
– Потому что, – ответила я за них, – ничто так не отвлекает сенаторов, как их незаконнорожденные дочери.
Глава 60
Самое удобное в маленькой груди – это то, что у вас всегда есть место для вставок. С тех пор как я переехала в дом Лилиан, мои прелести увеличивали всеми возможными способами, начиная от бюстгальтеров, во вставках которых была вода с маслом для тела, и заканчивая бюстгальтерами-невидимками, которые удерживаются при помощи липкой ленты для груди.
Да-да, специальной липкой ленты для груди.
Однако сегодняшний день ознаменовался тем, что я впервые увеличила грудь, надев записывающее устройство. Его достала Сэди-Грэйс. Я не спрашивала, как и где. Когда я протянула руку и позвонила в дверь, мне пришлось признать, что, наверное, можно было просто воспользоваться диктофоном на телефоне.
Но разве это было бы весело?
Я подождала еще целых пять секунд, прежде чем позвонить снова. Кэмпбелл обещала, что ее мамы дома не будет, в отличие от отца.
Раздался звук приближавшихся шагов. Я прислушалась – они были слишком грузными для Шарлотты и слишком четкими для Уокера.
Игра началась.
– Сойер! – Меня впечатлило, как сенатор притворился, будто рад меня видеть и ничуть не удивлен моим появлением. – Всегда приятно увидеть на своем крыльце одну из очаровательных дам Тафт. К сожалению, вынужден сообщить, что Кэмпбелл нет дома.
Потому что Кэмпбелл следит за вами и ждет, когда можно будет отправить Лили и Сэди-Грэйс обыскивать ваш офис, пока она сама перероет ваш дом.
– Я пришла не к Кэмпбелл, – вежливо ответила я.
Лицо сенатора приобрело огорченное выражение, но при этом не утратило доброжелательности.
– Боюсь, Уокер не в том состоянии, чтобы принимать гостей.
Значит, Уокер снова заливал горе. Из-за того, что Стерлинг Эймс стоял передо мной и делал вид, словно не имел к этому никакого отношения, мне захотелось ударить по чему-нибудь.
Со всей силы.
Я постаралась придать голосу нотки сочувствия.
– Вам, наверное, приходится нелегко. – Я попыталась представить, как бы сенатор назвал этот долгий и мучительный процесс саморазрушения Уокера. – Пока он переживает… этот этап.
Сенатор выдавил улыбку.
– Он скоро перебесится. – Такая история звучала вполне приемлемо. – Мальчики – это всегда мальчики, что тут скажешь.
А мерзавец – это всегда мерзавец.
– Я передам ему, что ты заходила. – Сенатор собрался было закрыть дверь, но я шагнула вперед и сунула ногу в проем.
– Вообще-то я пришла не к Кэмпбелл и не к Уокеру. – Из моего голоса исчезли приветливость и вежливость. – Я пришла к вам.
Стоит отдать ему должное – он даже бровью не повел. Видимо, я унаследовала невозмутимость именно от него.
– Я всегда рад уделить время своим избирателям, – ответил Стерлинг Эймс. – Но конечно, сначала тебе нужно записаться у Лии.
Лия-на-красных-шпильках. Его помощница.
– Я недавно разговаривала с мамой. – Я не ожидала от него никакой ответной реакции, и ее не было. Но дверь оставалась открытой. – О ее дебюте в высшем обществе.
Сенатор был из тех, кто умеет читать между строк. Более того, он прекрасно понял, что это можно расценивать как угрозу.
– И о том, что случилось в тот год, – продолжила я, намеренно не уточняя, что «то, что случилось» – это секс с моей мамой.
Кадык сенатора дернулся. Этого мне было вполне достаточно.
– Уверен, что разговор с мамой пошел тебе на пользу.
Мне нужно вытащить его из дома. Чтобы он не захлопнул дверь перед моим носом. Намеки не работали, и я пожала плечами.
– Общение с прессой пойдет мне на пользу еще больше.
Повисла тишина. Три… два…
Сенатор вышел на крыльцо, закрыв дверь. Он даже не посмотрел на меня, когда произнес:
– Давай-ка прогуляемся.
Пока мы в молчании бодрым шагом удалялись от дома, мне потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы не перебрать в уме знаменитые цитаты из фильмов и не прошептать Кэмпбелл: «Хьюстон, мы уходим!»
– Сойер. – Сенатор полностью вернул самообладание. – Чем ты планируешь заниматься в следующем году?
Не это я ожидала услышать в ответ на свою угрозу, но весь смысл этой затеи (помимо записи разговора) заключался в том, чтобы отвлечь Стерлинга Эймса, так что я решила подыграть ему:
– Чем я планирую заниматься?
– Какие у тебя планы на будущее? – уточнил сенатор.
У меня есть очень продуманный, очень подробный план. И я как раз приступила к его реализации.
– Поступить в университет. Мне всегда нравилась история.
– Не самый практичный выбор.
Я пожала плечами.
– Став сантехником, я могла бы зарабатывать больше, чем многие «белые воротнички», которые окончили университет.
– Значит, ты хочешь работать сантехником?
Вопрос был саркастическим, но прозвучал беззлобно, и внутри у меня все перевернулось. Сенатор Стерлинг Эймс был очень обаятельным человеком.
«Заставь его говорить. Тебе нужно держать его подальше от дома. И от офиса», – напомнила я себе.
– На самом деле у меня не так много желаний, – произнесла я, решив вернуться к нужной теме, чтобы он не забывал, что на кону стоит нечто большее, чем плюсы и минусы ученой степени в области гуманитарных наук. – Я хочу быть уверенной в том, что счета будут оплачены. Я хочу иметь достаточно средств на продукты. И я очень хочу не сталкиваться с сексуальными домогательствами чаще двух раз в день.
Меня пронзило чувство, близкое к вине, но гораздо острее и холоднее. И оно не проходило, потому что я солгала. Я заботилась о маме так же сильно, как и она обо мне, но я никогда ни в чем не нуждалась.
Особенно в отце.
Особенно в таком, как он.
– Что я могу сделать? – спросил сенатор. – Для тебя?
Это была всего лишь часть плана, всего лишь небольшой винтик в огромном механизме. Но рядом со мной шел человек, ответственный за половину моей ДНК. Он был здесь, интересовался моим благополучием.
– Подумай, Сойер, – мягко произнес сенатор. – Чего ты хочешь?
И тут я поняла. Это было очевидно с самого начала. И я бы поняла это, если бы была объективной.
– Вы пытаетесь откупиться от меня.
Ответом было неодобрительное молчание. Никто просто так не утверждает, что от него хотят откупиться, – если, конечно, этот кто-то не надеется записать что-нибудь компрометирующее на своего донора спермы.
Чем больше угроз, тем лучше.
– Есть еще кое-что… – Я ненадолго умолкла. – Вернее, кое-кто. Его зовут Ник Райан, и вы заставили полицию арестовать его за кражу.
Заливать огонь маслом было, конечно, неразумно, но весело.
– Будь умницей, Сойер. Не позволяй этому неудачнику испортить тебе жизнь.
– Вы спросили, чего я хочу, – настаивала я. – Мне не нужны деньги. Мне не нужны советы по поводу будущего. Мне от вас ничего не нужно, но снимите с него все обвинения.
О, и еще вы можете рассказать мне о Нике, жемчужном ожерелье и ваших намерениях. В любом порядке.
– Боюсь, это не в моей власти. Тебе лучше обратиться к окружному прокурору.
– Вы знакомы с ним. И именно вы надавили на него, чтобы Ника обвинили.
Сенатор не подтвердил этого. Но и не отрицал. Взамен я получила отеческий совет:
– Сойер, твоя мать в свое время, будучи в твоем возрасте, сделала неправильный выбор. Мне бы не хотелось, чтобы история повторилась.
Гнев, таившийся глубоко внутри, вырвался наружу. Я ощущала, как он поднимается во мне, и впервые за несколько месяцев мне стало жаль маму. Я сочувствовала глупой семнадцатилетней девчонке, которой она была и которой пришлось столкнуться с суровой реальностью, забеременев от такого мужчины, как этот.
– А мне бы не хотелось, – тоном сенатора начала я, – чтобы кто-нибудь узнал, что вы сделали ребенка впечатлительной несовершеннолетней девушке. – Возможно, следовало остановиться на этом, но я уже не могла сдерживаться. – На тот момент вы были совершеннолетним, женатым, учились на юриста и были на пути к многообещающей политической карьере.