— Верно говоришь. — Он поднялся. — Я пойду, там уже закончили, наверное.
Багдасар тоже встал.
— Слушай, — сказал он, — как тебя звать?
— Николай.
Багдасар пожал ему руку.
— Всего хорошего, Николай.
— И тебе счастливого пути.
Багдасар проводил его взглядом, потом медленно подошел к окошечку и без единого слова, лишь грустно улыбаясь, показал девушке на часы. Девушка пожала плечами. Багдасар вздохнул, вернулся обратно. Сейчас на месте человека в тулупе сидела красивая пышная женщина. Багдасар с нескрываемым интересом уставился на нее. Женщина, видимо, почувствовала его взгляд, краем глаза посмотрела на Багдасара и поднялась с места.
— Ереван — 44-18-76, восьмая кабина, — объявил громкоговоритель, но Багдасар не услышал. Он продолжал смотреть вслед удаляющейся женщине.
Девушка выглянула из окошечка, отыскала взглядом Багдасара, и вновь заговорил громкоговоритель:
— Ереван, Ереван, Ереван, восьмая кабина.
Багдасар встрепенулся и побежал к восьмой кабине.
— Алло, алло! — Он выглянул из кабины и крикнул девушке: — Ничего не слышно! — Снова поднес трубку к уху. — Алло, — сказал и удовлетворенно, широко улыбнулся: — Здравствуйте, товарищ Акопян…
— Кто это?..
— Багдасар это, Багдасар…
— А… Здравствуй, Багдасар!
— Как вы там?..
— Хорошо…
— Какой мне теперь магарыч будет?
— Магарыч?..
— А как же. Двадцать баллонов достал. Сегодня отправили самолетом.
— Уже отправили?
— Да, своими глазами видел.
— Жаль, — сказал директор.
— То есть как это жаль? Фреон, вы меня, наверно, не поняли! — размахивая руками, пояснил Багдасар. — Тысяча литров…
— Я понял. Мы вчера получили пять тысяч литров.
— Как это? — сразу же сник Багдасар.
— Ты не рад?..
— Что?.. Рад, — угрюмо сказал Багдасар. — Что мне теперь сказать им?.. Люди от себя оторвали, нам отдали…
— Ничего не объясняй. Письмо напишем заводу-поставщику, тысячу литров нашего фреона пошлют им. Ясно?
— Ясно, — со вздохом сказал Багдасар.
— Что-нибудь еще хочешь сказать?..
— Что тут еще скажешь? — Вытирая пот со лба, проворчал Багдасар.
— Хочешь поговорить с домом?
— С кем?
— С домом. Скажи свой номер телефона.
— Моего телефона? — прижав руки к груди, удивился Багдасар.
— Ну да. Ты трубку не вешай.
— Сорок четыре, двадцать один, тридцать четыре, — пожимая плечами сказал Багдасар.
Сначала он услышал в трубке треск, затем голос директора: «Ереван, прошу поменять номер». Чуть погодя послышался голос жены:
— Алло?..
— Ахавни, ты?
— Я. Кто это?
— Я это, — грустно сказал Багдасар.
— Багдасар?..
— Да, я.
— Откуда ты говоришь?
— Да куда ездил, оттуда и говорю…
— Голос у тебя какой-то не такой, ты не болен?
— Нет, — качая головой, вздохнул Багдасар, и было похоже, что глаза его увлажнились.
— Как твои дела?
— Хорошо.
— Слушай, ты вроде болен, говори правду!..
— Не болен.
— А что случилось?
— Ничего не случилось…
— Ты как-то не так говоришь…
— Что ты ко мне пристала? — рассердившись, повысил голос Багдасар. — Как дети?..
— Хорошо. У нас все в порядке.
— ………
— Багдасар?..
— Что?..
— А что ты молчишь?..
— А что тебе сказать! — снова рассердился Багдасар.
— С тобой что-то случилось. Когда ты приезжаешь?
— Завтра.
— То, что ты должен был сделать, сделал?..
— Сделал. Ладно, завтра вылетаю.
Он повесил трубку, вышел из кабины и зашагал к выходу.
— Гражданин, говоривший с Ереваном, подойдите к третьему окну, — послышалось из громкоговорителя.
Багдасар не услышал. Вышел из зала и в расстегнутом пальто, с развевающимся шарфом зашагал по улице.
Девушка посмотрела в окно, накинула пальто и вы бежала за ним.
— Гражданин! — окрикнула она. — Гражданин!..
Багдасар обернулся, с грустным изумлением посмотрел на девушку.
— Зову вас, не слышите, — улыбнулась девушка. — Мы вам остались должны. Вместо пятнадцати вы говорили восемь минут.
— Вы мне должны или я вам? — не понял Багдасар.
— Мы, мы.
Багдасар махнул рукой, повернулся и, понурив голову, пошел дальше.
* * *Песни были о тайге, о березах, о русской зиме и вьюге. Чуточку хмельная, тихая грусть царила в комнате. Багдасар перебирал струны мандолины, качал головой, пытаясь подпевать, но было понятно, что песня не его. Это была песня Кузьмича, песня старухи, Егора, Василия, Сергея, но не его. В комнате горел свет, было душно и накурено. На столе стояли две пустые бутылки из-под коньяка, бутылка водки, консервы, колбаса, хлеб, квашеная капуста и наспех приготовленный старухой обед. Песни не кончались. Едва пропев одну, кто-нибудь заводил другую, и достаточно было начаться песне, как ее подхватывали, а Багдасар, подыгрывая на мандолине, пытался уловить мотив. Он сбивался, внимательно смотрел на поющих и снова перебирал струны мандолины. Наконец все устали: на этот раз, когда песня смолкла, никто не начал новой.
Старуха посмотрела на стенные часы.
— Ты не опаздываешь?..
— Нет, — покачал головой Багдасар. — Еще целых два часа…
Кузьмич разлил по рюмкам водку. Егор, который до этого, не моргая, молча смотрел на иконы, висящие в изголовье старухиной кровати, поднял рюмку.
— Уезжаешь, значит, — он посмотрел на Багдасара и выпил.
— Счастливого мне пути, а вам счастливо оставаться, — сказал Багдасар и осушил рюмку.
Старуха поднялась с места, вышла на кухню и вернулась с каким-то пакетом в руках.
— Это жене твоей.
— А что это?
— Не к лицу мужчине вмешиваться в бабьи дела.
— Сушеные грибы, — хмыкнул Кузьмич.
Багдасар взял пакет, положил его в чемодан, задумчиво постоял, потом решительно подхватил один из чемоданов, взял старуху за руку и повел ее на кухню.
— Тогда и я тебе кое-что дам, но ты не обижайся. — Он поставил чемодан на кухонный стол, открыл его и показал женские панталоны. — Вот…
— Вот те на! — удивилась старуха.