Рядом кто-то подсел. Я узнала его по голосу, тот самый дядька со свадьбы, которому я наливала шампанское, пока он рассказывал анекдоты жениху.
— А вот и моя фея из торта, — сказал он весело. — Не прячься, я плачу за ужин.
— Я не ем после десяти.
— Тогда я плачу за вино.
Он оказался неожиданно нормальным. Без пошлостей, без «а что делаешь вечером». Просто говорил: о жизни, о детях, о том, как рано женился, как любил, как всё рассыпалось. Голос у него тёплый, немного хриплый, как у человека, который много смеялся и чуть больше пил.
— Не повторяй моих ошибок, — сказал он. — Не выходи замуж, пока не захочешь быть вдвоём, а не просто «замужем».
— А если не захочу никогда?
Он усмехнулся, глотнул вина:
— Тогда живи красиво. Только не работой на свадьбах.
Он заплатил за счёт, кивнул бармену и ушёл, оставив легкий след одеколона и ощущение, будто я поговорила не с мужчиной, а с опытом.
Никаких «дай номер», никаких «проведу домой». Ничего не хотел и это было странно приятно.
* * *
Дома было тихо. Та самая питерская тишина: за стеной храпит сосед, за окном шуршит дождь, и всё равно кажется, что мир наконец-то выдохнул.
Я скинула кеды, расстегнула джинсы и повесила юбку на спинку стула. Пусть висит как памятник надеждам на личную жизнь.
На кухне тикали часы, пахло вчерашним кофе и чем-то чуть грустным, домашним.
Я открыла заметки. Пальцы устали, но набрали почти сами:
Запись № 176. Никогда никаких акробатических танцев на свадьбе. Даже если жених клянётся, что «держит крепко».
Я улыбнулась. Пусть это и не счастье, зато честный итог дня.
Сохранила, выключила свет и услышала через стену, как храпит Нина.
Сон подкрался быстро, как официант с подносом, когда ты уже на последнем издыхании.
Если вам понравилось — добавьте книгу в библиотеку
Это очень помогает истории расти.
И пишите, что чувствуете — я читаю всё.
Глава 2. Ещё одна история Веры
«София» просыпается позже города. Петербург уже стучит дождём по крышам, а у нас пахнет кофе, бумагой и лёгкой усталостью. Свет из окна размытый, будто город не решился окончательно проснуться. Я включаю лампы, жёлтые, чуть пыльные, тёплые, как свет в старом фильме. Когда они загораются, книжные корешки блестят, будто радуются, что их снова заметили.
За окном плывут зонты, как медузы. Кто-то торопится на работу, кто-то просто спасается от жизни под дождём. В витринах отражаются вывески соседнего кафе и лица прохожих. Иногда кажется, что весь город читается как длинная книга, просто не у всех хватает терпения дойти до конца главы.
Дверь звенит ровно в 10:50, как по расписанию электрички, и в зал заходит Вера. Ей под семьдесят, но одевается она так, будто сама TikTok: велосипедки цвета мокрого асфальта, ярко-желтая сумка через плечо и белые кроссовки, которые видели больше арт-пространств, чем я мужчин. Волосы собраны в небрежный пучок, очки на цепочке, помада коралловая. Старушка из будущего. Или у неё просто поехала кукуха. Не исключено.
— Доброе утро, девочки и мальчики, — говорит она бодро, хотя я тут одна. — Вика, кофе сделала?
— Секунду.
— Без секунд, — смеётся Вера. — У меня сахар по минутам расписан.
Я ставлю чашку на прилавок. Вера пока не пьёт.
— Я тебе рассказывала, откуда у нас такое название — «София»? — спрашивает она, не дожидаясь ответа.
— Рассказывай, — улыбаюсь. У неё каждый день будто премьера.
— Так вот, — начинает Вера, — «София» названа в честь Софии Фрейшнер, поэтессы из Витебска. Первая книга, которую тут продали, была её. Все стихи про картошку. Варёную, жареную, философскую. «Ты, клубень мой, звезда подземного мира» — это цитата.
— По-моему, вы уже рассказывали.
— Неправда, — искренне возражает Вера. — Просто у неё был тираж в шесть экземпляров, и все купили. Знак судьбы!
Она говорит это с таким убеждением, что ей веришь, будто картошка и правда первая муза. Вера не фантазёрка, она просто уверена, что мир устроен именно так, как ей кажется. Я ей немного завидую. Всей душой.
Пока она пьёт кофе, мимо прилавка проходит молодой парень с рюкзаком. Вера кивает ему, будто они старые друзья, и говорит:
— Не забывай, книги надо не просто читать, их надо переживать.
Парень смущённо улыбается, а я вспоминаю, что так она говорит всем. Каждому покупателю, как благословение на чтение.
Дверь снова звенит, и появляется Игорь, наш коллега, младший консультант. Лет тридцать с небольшим, в очках без оправы, застенчивый, вечно извиняющийся за то, что существует. Если бы совесть ходила на работу, выглядела бы точно как он.
— Привет, Вера, привет, Вика, — говорит тихо.
— Привет, Игорь, — отвечает Вера. — Ты сегодня бледный. Опять книги таскал, вместо того чтобы девушкам комплименты делать?
— Я не умею, — смущается он. — Да и кому?
Он смотрит на меня. Я делаю вид, что протираю витрину.
— Тогда хотя бы пригласи кого-нибудь после смены на кофе, — говорит Вера. — Кофеин — это форма любви. Или формат, как-то так.
— Я попробую, — отвечает он.
Мы переглядываемся, и он вдруг добавляет:
— Вика, может, сходим после работы куда-нибудь, просто посидим.
— А ты не слишком устал?
— Нет, всё хорошо, — говорит он, и тут из носа кровь. У него, конечно.
Классика моего жанра: как только кто-то предлагает встречу, организм сразу саботирует. Игорь хватается за салфетку, краснеет, а Вера уже командует, будто хирург:
— Садись, голову вперёд, не зажимай. Вика, перекись, быстро.
Я подаю ватный диск, холодный пакет из морозилки.
— Не обижайся, — говорю. — Лучше домой. Это не свидание отменяется, это организм говорит: «Полежи».
Он кивает, глаза мокрые, нос тоже.
— Спасибо. Я потом напишу, ладно?
— Ладно. Только без крови.
Когда за ним закрылась дверь, в воздухе остался запах аптечки и растерянность. Я смотрю на салфетку с каплей крови и думаю: как только появляется кто-то нормальный, организм подбрасывает спецэффект. Игорь из тех мужчин, у которых даже тревога вежливая. Если бы он опоздал, извинился бы заранее.
* * *
Вспомнилось, как мы впервые открывали смену. Он стоял за кассой, мучился с программой и шептал:
— А где буква Ё?
— Её нет, — сказала я. — Это же «София», тут даже алфавит интеллигентный.
С тех