Мне кажется, Рэнсом был прав: мама построила свою жизнь так, как хотела, и никто не смог бы заставить ее жить иначе.
* * *
Составляя мамин некролог, мы с братьями перечислили все общества и организации, с которыми она была связана: церковь, загородный клуб, теннисный клуб, благотворительные фонды. Когда текст показали папе, он спросил, нельзя ли добавить что-нибудь про то, «какая она была стильная».
«Неисправимая модница, – приписала я в начале одной из фраз, – она обожала парный теннис, тихие аукционы с большим размахом, своих пятерых внуков…»
От нее часто можно было услышать слово «модница», так что отец и братья остались довольны.
Но мы-то с вами знаем: в ее устах оно не было комплиментом. Это было обвинение, упрек. Указание на пошлые мелкие амбиции других женщин, на их глупость.
Возможно, во мне снова проснулся бунтующий подросток. А может, внезапная утрата разбередила чувство брошенности, которое я испытывала в детстве. Может, я считала, что сравниваю счет.
Как бы то ни было, предательство было незначительное. Мелочная месть. Но теперь я жалею, что не смогла устоять.
* * *
Прошел не один месяц, прежде чем мне снова удалось побеседовать с Домиником. Начались праздники. Это были наши последние праздники в Роланд-Парке – весной мы планировали выставить дом на продажу, – поэтому в тот год дети приехали к нам и на День благодарения, и на Рождество. А потом мы с Дугом занялись отсеиванием вещей.
До загородного дома мы добрались лишь в середине января, и в первые же выходные вместо обещанного дождя пошел снег. Мы устроились у камина и распили бутылку вина, слушая, как по стеклам шуршат снежинки. Мы наконец-то были довольны собой, довольны решением купить этот старый дом в глуши. Его уединенность – обстоятельство, которое мы наивно не учли и осознали, лишь когда стали здесь жить, – после праздничной суматохи казалась благословением.
Только мы вдвоем, и спускающаяся ночь, и медленно растущие сугробы.
Стоя у окна ранним утром с чашкой кофе в руках, я увидела, как к нам на участок заворачивает трактор с отвалом. За рулем был Доминик, рядом сгорбившись сидел Джейми, его слегка мотало из стороны в сторону. Вид у него был серьезный, сосредоточенный: рот приоткрыт, круглые черные глаза смотрят из-под шапки прямо перед собой. На этот раз его было не спутать с ребенком. Когда они подъехали поближе, я помахала. Отец и сын помахали в ответ.
Сзади раздались шаги Дугласа, спускавшегося по узкой лестнице. Ночью он так жутко храпел (явно от вина), что ближе к рассвету я не выдержала и ушла в гостевую спальню.
– Кто, мать его, убирает снег? – спросил он.
– Доминик. – Взглянув на Дуга, я поняла, что это имя ему ничего не говорит. – Сосед. Он давно предлагал помочь. Я тебе рассказывала. – Вид у Дуга был озадаченный. Я повторила: – Доминик. Наш сосед. У которого мальчик с синдромом Дауна.
Дуг был в боксерах и футболке, редеющие волосы растрепаны. Обычно он не спускался, пока не примет душ.
– Какой еще мальчик с синдромом Дауна? – спросил он почти сердито.
Он придерживался за перила, и мне вдруг захотелось, чтобы он убрал руку. Взлохмаченный, с утренней щетиной и этими своими цыплячьими ногами, он выглядел как дряхлый старик.
Я закатила глаза – привычка старых супругов, которые пререкаются, как брат с сестрой. Постучала по стеклу:
– Джейми. Сын наших соседей. Эллен и Доминика.
Дуг пересек красиво обставленную гостиную. Тапочек на нем не было. Выглянул в окно. Трактор был в дальнем конце участка. Вдоль ровного бортика из снега шли две длинные полосы расчищенного асфальта. Я постукивала по стеклу, уперев руку в бок, что означало: «Ну теперь-то ты видишь, о чем я?» Супружеское самодовольство, которому я давно перестала сопротивляться.
Щурясь на свету, он долго смотрел в окно, пока шум трактора становился все громче и громче, затем повернул ко мне свое небритое лицо. От него пахло сном. Он посмотрел на меня, а потом его взгляд забегал по комнате, от предмета к предмету, отмечая все наши декорации новобрачных, все плоды моего наследства: новый диван, новые лампы, новые картины на стенах. Когда он опять посмотрел на меня, все, что было в его лице привычного, все, что осталось от тощего, остроумного подростка–«торчка», которого я знала и любила большую часть жизни, преобразилось. Под влиянием времени – безусловно, но и страха тоже. Эмоции, которой я никогда не видела на его лице.
Он не знает, где находится, подумала я.
– Ах да, точно, – небрежно сказал Дуг. Провел рукой по глазам. – Я просто еще не проснулся.
Затем, что было для него нехарактерно, прильнул ко мне и обнял за талию. Отголосок вчерашних забав – короткого сеанса любви в темноте, какие бывают в долгом браке. Мы молча смотрели, как трактор убирает снег. Затем Дуг сказал:
– Хотя бы такого у нас не было. Такого ребенка.
Я хотела спросить: «Что значит „хотя бы“?» – но остановила себя.
Дуг направился к лестнице, и я уже собиралась повернуться к окну – помахать Доминику и пригласить их с Джейми на чашечку кофе или какао, – но тут рука Дуга взметнулась. Сбила керамическую лампу, стоявшую на маленьком столике, забытый накануне бокал и книгу.
– Ты не говорила! – заорал он. – Ты не говорила, что кто-то будет убирать снег! – Впервые в жизни мне показалось, что сейчас он меня ударит. – Сколько он берет? Какого хера ты мне не сказала?
Надо было успокоить его, задобрить, мягко спросить, что на него нашло. Но это было не в моих правилах. Истинная дочь своей матери, я встретила его ярость своей. Может быть, я смутно осознавала, как сильно мне хотелось повидаться с Домиником, услышать его голос. А может, мне показалось, что эта странная выходка Дуга – своего рода реакция на то, что на пороге нашей новой жизни, унылой и одинокой, Доминик начал видеться мне в романтическом свете.
– Ты чего орешь? – сказала я. – Сосед решил расчистить нашу дорожку. Господи. Что тут такого?
Дуг снова провел рукой по лицу. Пробурчал, что я никогда не сообщаю ему важные вещи.
– У тебя похмелье.
Я отвернулась к окну и наблюдала за работой трактора, пока не услышала, как Дуг поднимается по лестнице. Доминик и Джейми как раз заходили на последний круг, но я была так рассержена, что мне уже не хотелось звать их в гости. Наверное, агрессивное поведение Дуга должно было меня напугать. Это было не в его духе – хотя, с другой стороны, с него станется,