Платье темно-синее, облегающее фигуру, с вырезом лодочкой. Новое. В нашей прошлой жизни она предпочитала свободные сарафаны и джинсы с футболками. "Удобство важнее красоты", — смеялась она. Теперь, видимо, приоритеты изменились.
На шее блестит тонкая цепочка. Не та, что я дарил. В ушах — длинные серьги, покачиваются при каждом движении. Она смеется чему-то, что говорит Катя, и я почти слышу этот звук сквозь шум зала. Почти.
Нужно подойти. Или сбежать. Лучше сбежать.
Но ноги не слушаются. И сейчас не могу решиться. Слишком большая пропасть между нами. Между тем, что было, и тем, что есть. Между мужем, которым я был, и чужаком, которым стал.
Катя уходит к другим гостям, и Ульяна остается одна. Оглядывается по сторонам, ища свое место. Вижу, как она проверяет номер стола, находит табличку со своим именем. И замирает.
Её спина напрягается. Она смотрит на соседние таблички, и я знаю — она увидела мою. Медленно поворачивается, осматривает зал. Ищет меня.
Наши взгляды встречаются.
Мир вокруг исчезает. Нет музыки, нет гостей, нет праздничной суеты. Только её глаза. Широко распахнутые. В них мелькает целая гамма чувств: удивление, испуг, боль, злость. И что-то еще, что не поддается никакой расшифровке.
Заставляю себя двигаться. Один шаг, другой. Как робот. Как марионетка на невидимых нитях. Горло пересохло, язык прилип к небу. Ладони вспотели — вытираю их о брюки, надеясь, что никто не заметит.
Подхожу ближе, и запах её духов накрывает меня волной. Нет, не тех духов. Новые. Что-то свежее, с цветочными нотами. Раньше она пользовалась ванильным спреем для тела — говорила, что от духов болит голова. Видимо, и это изменилось.
— Привет, — выдавливаю.
Голос чужой, хриплый. Кашляю, пытаясь прочистить горло. Делаю шаг ближе, и руки начинают дрожать, как у алкоголика в завязке. Сжимаю кулаки, пряча предательскую дрожь.
— Привет, — отвечает.
Тихо. Настороженно. Как говорят с незнакомцем в лифте.
— Я не знал, что ты... Они не предупредили...
— Я тоже.
Неловкость повисает в воздухе, густая, как патока. Другие гости садятся за стол, здороваются, но мы стоим, как два истукана.
— Может, сядем? — предлагаю, когда рассаживаются все гости. — Люди смотрят.
Кивает. Садимся. Между нами — пустой стул. Символично.
Официант наливает вино. Тамада начинает говорить приветственную речь. Все поднимают бокалы за любовь и молодых. Мы тоже. Наши глаза встречаются над краем бокалов, и я вижу в его взгляде ту же боль, что чувствую сам.
Глава 18
Музыка обволакивает меня со всех сторон — вальс переливается золотистыми нотами, смешиваясь с негромким гулом голосов и звоном хрусталя. В руке бокал с шампанским, но я не пью. Не могу. Горло сжато невидимой рукой с того самого момента, как увидел её.
Зал утопает в теплом свете. Хрустальные подвески люстры дрожат от басов, отбрасывая радужные блики на стены. Пахнет лилиями — приторно-сладко, до головокружения. К этому запаху примешивается аромат дорогих духов, вина и едва уловимый запах воска от свечей на столах. Мой желудок сжимается от этой смеси, или, может быть, дело вовсе не в запахах.
Она здесь. Ульяна.
Совсем близко. В сантиметрах расстояние незначительное, но дотронуться я не могу.
Краем глаза слежу за её силуэтом. Ткань струится по её фигуре, как вода, обнажая одно плечо. Волосы собраны в низкий пучок, несколько прядей выбились и касаются шеи. Я помню, как целовал это место за ухом, где кожа особенно нежная. А если целовать чуть ниже, она покрывается мурашками и тает прямо в моих руках.
Я чувствую её присутствие кожей. Это как электричество в воздухе перед грозой — напряжение нарастает, дышать становится труднее.
Оркестр переходит на более медленную мелодию, и я вижу, как Ульяна оборачивается. Наши взгляды встречаются, и мир словно замирает. Сердце пропускает удар, потом начинает колотиться так сильно, что, кажется, все вокруг должны это слышать.
Она отводит глаза первой, но я вижу, как дрогнули её пальцы на бокале. Делаю глоток шампанского — оно кислое, колючее, царапает горло.
Пары кружатся в танце. Белое платье невесты мелькает среди других — счастливая улыбка, сияющие глаза. Вспоминаю, как сам когда-то кружил счастливую Ульяну. Мысль обжигает, и я сжимаю бокал сильнее.
Я чувствую знакомый аромат — жасмин с нотками ванили. Тот самый парфюм. Память услужливо подкидывает картинки: утро, солнце сквозь занавески, её волосы на моей подушке.
Воздух становится густым, как мёд. Пытаюсь сделать глубокий вдох, но лёгкие словно забыли, как работать.
— Как ты? Как жизнь без меня?
Вопрос застаёт врасплох, хотя я должен был ожидать чего-то подобного. Замираю, и в этот момент чувствую, как по спине пробегает холодок.
Пытаюсь улыбнуться, но лицевые мышцы не слушаются. Получается какая-то кривая гримаса. Чувствую, как дёргается уголок рта — предательский тик, который всегда выдаёт моё волнение. Она замечает. Конечно, замечает — она, — всегда видела меня насквозь.
— Жизнь... — голос предательски дрожит, приходится откашляться. — Ты знаешь, как это бывает. Всё как-то не так. Ты... ты как?
Слова вязкие, неуклюжие. Язык словно присох к нёбу. В висках начинает пульсировать — то ли от духоты, то ли от её близости. Вижу, как она втягивает воздух, готовясь ответить, и в её глазах мелькает что-то... решимость? Боль? Не могу разобрать.
— Ты мне так много всего обещал, Иван. — смотрит прямо в глаза, и от этого взгляда некуда деться. Карие с золотистыми искорками, обрамлённые длинными ресницами. — Но ты же знал, что я не могла оставить всё, что между нами было, за такой ложью. Ты ведь не думал, что всё это сойдёт с рук, правда?
Мысли путаются, натыкаются друг на друга. Шок бьёт по мне волнами. Руки начинают мелко дрожать, приходится поставить бокал на ближайший столик, чтобы не расплескать. Стекло тихо звякает о мрамор. Этот звук почему-то кажется оглушительно громким.
— Ульяна, ты до сих пор не веришь мне? — Слова вырываются сами, голос звучит чужим, надломленным. — Ты... ты правда думаешь, что я мог тебе изменить? Ты правда не видела, что я потерял? Я потерял... всё.
Последнее слово срывается почти на шёпот. В горле жжёт. Вижу, как она удивлённо распахивает глаза, но тут же берёт себя в руки. Скрещивает руки на груди.
— Так что же было, Иван? — Её голос тихий, но в нём сталь. — Ты правда не был с той женщиной? Ты