Я была так рада его видеть, что мне потребовалось два часа и коробка салфеток, чтобы успокоиться, но мои тревоги оказались напрасны. С Эдгаром все прекрасно, и сейчас он спит у моего стола на полу кабинета, потому что кто-то достал для него лучшую переноску для кошек, устланную мягкой подкладкой.
Что еще интереснее, так это то, что я понятия не имею, что такого сделал Фрэнк, что разозлило парня из-за его компании, но из разговоров команды по кибербезопасности Talbot становится ясно, что этот чувак — серьезная проблема. После того, как я проверила это сама, под тщательным наблюдением Микаэля и Неро, стало совершенно очевидно, что кто-то использовал меня, чтобы получить доступ к их системе, и это меня бесит.
После того как я отследила все, что им было нужно, они засуетились как пчелы, так что я могу немного расслабиться. Ну, насколько это вообще возможно в положении заложницы. Никто даже не шелохнулся, когда я сказала, что схожу вниз перекусить.
Впрочем, половина команды схватила куртки и ушла, как только я нашла местонахождение пары складов, которые плохие парни держали в секрете.
Бруно и Неро оставили меня под присмотром Микаэля с утра, но как только я обнаружила груз, они тоже практически испарились.
Я останавливаюсь у огромной тарелки с печеньем под стеклянным колпаком, стоящей на бежевой каменной столешнице, и моя губа презрительно вздергивается.
Кому-то серьезно нужно задуматься о смене дизайнера.
Все в этом месте ощущается так, будто они слушали советы консультанта из мотеля «Шестерка»21 и, к несчастью, слишком уж вдохновились.
Я иду на цыпочках с глазами настороже, хотя прекрасно знаю, что здесь никого нет. Комната погружена во тьму, и лишь панель лифтовых дверей светится. Пробираюсь к холодильнику, и волнение нарастает, когда я замечаю на нем огромную электронную панель. Сердце уходит в пятки. Боже правый, держу пари, с этой штуки и позвонить можно.
Мои руки начинают дрожать. Я потираю их, затем сжимаю в отчаянии и оглядываю комнату, проверяя, закрыты и неподвижны ли двери лифта, из которого я только что вышла. Я набираю номер своей лучшей подруги, скрестив пальцы и пританцовывая на месте от того, как же яро я желаю, чтобы она ответила.
— Давай же, давай, Обри, возьми трубку! — шепчу я, молясь, чтобы какая-никакая лучшая подружайская связь каким-то чудом подсказала ей, что я очень-очень сильно нуждаюсь в ней прямо сейчас. Поначалу было даже кстати, что на кухне так темно, это скрывало меня, но теперь это кажется зловещим, потому что последнее, что мне нужно, — это чтобы меня поймали за разговором по телефону.
Я начинаю спрашивать себя, что будет, если это произойдет, но тут же обрубаю эти мысли. Ни за что на свете я не добавлю «что бы сделал Фрэнк Штейн» в свой список поводов для беспокойства.
Мои губы дрожат, когда гудок повторяется, и рыдание застревает в горле, когда эмоции угрожают захлестнуть меня. Я так сильно скучаю по Обри. Кажется, будто я не видела ее целую вечность.
— Алло? — наконец произносит моя лучшая подруга, и в груди взмывает ликование.
— Боже мой, Обри, — выдыхаю я, шепча в панель холодильника и снова бросая взгляд на двери лифта. Я почти уверена, что у Микаэля найдутся слова насчет пользования телефоном, учитывая, что я, вообще-то, похищена, но пока кота нет…
— Привет, я как раз собиралась тебе позвонить. Ты что, сменила номер? — спрашивает она, словно это обычный дружеский звонок.
— Послушай меня, Обри. Я в Нью-Йорке, — говорю я, и из холодильника раздается визг.
— Тшшшш! — одергиваю я ее.
— Что? — спрашивает она, и по голосу слышно, что она в полном недоумении, но по крайней мере переходит на шепот.
— Я в Talbot Global, подруга, Фрэнк Штейн, он…
— О боже, Берни, я же говорила тебе прекратить копать про него, — говорит она, и я слышу, как захлопывается дверь.
— Слушай внимательно. Я не копала на него, клянусь, — говорю я ей. — То есть, не копала снова, не с тех пор, как немного изучила его, когда искала инфу про Влада. Не за что, кстати. А потом он похитил меня и…
— Погоди, что? — перебивает она.
— Меня запихнули в тачку прямо на многолюдной улице, — шиплю я шепотом, и в моем тоне проступает возмущение. Она ахает.
— Фрэнк Штейн похитил тебя?
— Угу, — отвечаю я, поднимая голову и привставая на цыпочки, чтобы проверить, на месте ли лифт.
— Ты это серьезно? Берни, ты помнишь, когда тебе с бабушкой пришлось забирать меня с того аэродрома под Атлантой? — спрашивает Обри.
— Ага? — я морщусь и наклоняюсь ближе к холодильнику, обхватывая себя рукой за талию, чтобы прекратить предательское урчание в животе от тревоги.
— Это он забрал меня той ночью из замка Влада и заставил вернуться домой. Он чудовище. Где ты? Я приеду за тобой.
Моя челюсть отвисает, брови сходятся на переносице.
— Нет, не приедешь, — вырывается у меня, пока в голове загорается лавина проблесков. Он монстр!
О, Фрэнку Штейну крышка.
Я отступаю от холодильника и снова встаю на цыпочки, чтобы бросить взгляд на все еще открытый лифт.
— И что он за монстр?
— Боже правый, ты что, серьезно это спросила? И что значит «нет, не приедешь»? Он тебя похитил, конечно же, я приеду тебя спасать, — огрызается она.
— Нет, не приедешь. Я в порядке, Обри, честно. Я знаю, что делаю.
Это ложь, я понятия не имею, что делаю, но я точно знаю, что может вывести Фрэнка Штейна из себя и, возможно, проучить его.
— Это из-за твоей бабушки? — шепчет она.
Вопрос пронзает меня болью, но я не могу винить ее за это. Бабушка только что умерла, а теперь я говорю ей не приезжать за мной, когда меня похитили. Я бы тоже усомнилась в своем здравомыслии.
Я качаю головой, хотя знаю, что она не видит меня.
— Нет, я правда в порядке, я знала, что однажды бабушка умрет. Я скорее в шоке от того, как сильно жалею, что у нас не было больше времени вместе. Мы столько лет не ладили, но это нормально. Она знала, что я ее любила.
— Мне так жаль, я знаю, вы стали близки, — тихо говорит она. — Но мы уже не дети, Берни. Фрэнк Штейн — настоящий психопат, а ты не можешь просто отомстить ему так же, как делала со школьными задирами. Куда он тебя привез?
— Так что он