– Как это? – прошептала Надя, округлив глаза.
– А вот так: выволокут всех подряд – и мужичков, и женщин, и деток – загонят в фургон-душегубку, словно скот, двери запрут и газ внутрь пустят, – Кириковна рвано вздохнула. – А в это время другие солдаты как ни в чём не бывало из квартир мебель вытаскивают. Евреи-то жить умеют, добро у них дорогое. Только теперь всё немчикам достаётся. Те награбленное в Германию вывозят.
– Вы что же, испугались и всё бросили?
– Не сразу, а когда новые власти предупредили, чтобы советские убирались, пока до них не добрались. Тут уж я пожитки собрала и бежать. Шла, шла, да и думаю, а где пристанище-то найду? Кому я нищая да бездомная нужна? Всё одно – помирать. Так лучше здесь с голоду, чем муки ихние принять. Вот и сижу, Бога молю, чтобы смертушку послал… – по впалым, морщинистым щекам снова потекли струйки.
– Ну уж нет! Я вас здесь не оставлю. Пойдёте с нами, – твёрдо сказала Елизавета. – Мы тоже беженцы, но ничего, нашли жильё. Там всем места хватит.
Глаза Кириковны на мгновение оживились, но снова потухли.
– Нахлебницей? Приживалкой? Нет, не могу, совесть не позволит. А на работу, кто ж меня возьмёт?
– Об этом не думайте. Вокруг не только изверги, но и Люди остались, – уверенно ответила Елизавета; взяла Кириковну под локоть, помогая подняться. – Будем вместе ходить. Тем более что на первое время нам работа обеспечена.
Они добрели до дома, где оставили Арину, в густых сумерках. Из открытой форточки доносился рёв.
– Не плачь. Мама скоро придёт, – мягко увещевал женский голос.
– Не-е-т! Не придё-ё-ёт! Она меня бро-о-осила! – истошно надрывался детский.
– Аринушка, доченька! Я здесь, – закричала Елизавета, забарабанив в окно.
Девчушка вспорхнула бабочкой, уткнулась носом в стекло. Позади неё показалась хозяйка дома, молитвенно сложив ладони, словно благодарила Бога. Вскоре она вышла с Ариной на руках.
– Мы уж испугались, не случилось ли худого, – проговорила взволнованно, передавая ребёнка матери и странно поглядывая в сторону Кириковны.
«Что тут объяснять?» – подумала Елизавета; как могла, тепло поблагодарила и повела семейство домой.
Глава 10
Вернувшись, она готова была упасть на кровать и уснуть без ужина. Но теперь надо было кормить не только детей, а ещё и пожилую женщину, за которую добровольно взяла ответственность. Потому первым делом отправилась на кухню.
Когда овощи были готовы, появилась Арина.
– Мама, вкусно пахнет! – воскликнула она, дыша над картошкой. – Толочь будете?
– Нет, Аринушка. Молоко выпили, а воду я в кастрюльку слила, завтра суп сварю.
Дочь закивала и, осторожно заглядывая в лицо, тихо спросила:
– Мама, а бабушка Кириковна тоже с нами кушать будет?
– Сама-то, как думаешь? Мы будем есть, а она в рот заглядывать?
– Хорошо, хорошо! Просто мне её жалко. Бабушка старенькая и такая бедненькая. Сидит в уголочке, и слёзки – кап, кап.
У Арины затряслась губа, вот-вот заревёт. «Впору бы свою тоску унять, но остальным не легче. Надо идти успокаивать», – с грустью подумала Елизавета; вручила дочери тарелки, сама подхватила кастрюлю и пошла накрывать.
Кириковна никак не хотела садиться за стол.
– Милая, отломи четвертинку картошины. И того с меня довольно. Я здесь, в уголочке поем. Что деткам-то на меня, такую страшную, смотреть? – причитала чуть слышно.
– Мы теперь одна семья. Не обижайте ни меня, ни детей, – спокойно сказала Елизавета, подставив локоть, чтобы Кириковна оперлась.
Подвела её к столу, усадила во главе. Принялась выкладывать на тарелку кружки печёной моркови, лука, большие рассыпчатые клубни, приговаривая:
– Смотрите-ка: картошечка какая белая, без червоточины.
Достала из сумки каравай. По комнате разнёсся густой хлебный дух. Утопая пальцами в воздушной мякоти, отломила ломоть, поднесла к носу, шумно вдохнула кисловато-терпкий аромат. Дети потянули руки.
Отламывая ещё и ещё, Елизавета раздала всем по кусочку. Кириковна снова расплакалась.
– Лизонька, пусть Господь тебя благословит, – прошептала сквозь слёзы. – Я ж словно умерла и в рай попала.
Дети, молча опустошив тарелки, гуськом сонно побрели в комнату.
– Коленька, сыночек, сегодня ступай за перегородку. Теперь снова будешь спать вместе с нами. Кровать широкая, поперёк ляжем. А на твоё место бабушку положим.
– Угу, – буркнул Коля.
Скоро дети притихли.
– Говоришь, здесь в окру́ге мало пустых домов? А кто живёт-то? В основном поляки? – поинтересовалась Кириковна.
– Как вы догадались? – удивилась Елизавета.
– А с чего им бежать-то? Их, что до войны немчики не особо трогали, что нынче. Они ж подпевалы. Сколько раз наблюдала, как фашистов этих хлебом-солью встречали да приговаривали: «Проходите, родненькие, мы вас та-ак долго ждали».
– Наверное… Но меня такое не коснулось. От тех поляков, с кем судьба свела, только доброе видела. Если бы не соседи со всей округи, мы с детьми не выжили бы.
В окно тихонько постучали. Елизавета встревожилась. Выключив свет, через стекло всмотрелась в темноту.
– Свои, – проговорила и пошла отпирать. – Здравствуйте, пани Хладынская, – тихо поприветствовала соседку.
Та переступила через порог, но дальше не пошла.
– Пани Лиза, зовите меня Юлией, так душевнее, – прошептала, глядя в лицо. – Так вот, я на минутку. С доброй вестью. В доме Мруковых, что прямо напротив, ищут няньку для деток. Я сразу про вашу Наденьку вспомнила. Завтра же ведите её. Просите. Не откажут. Вас все за доброту любят, никто не оттолкнёт.
Елизавета принялась благодарить, а взгляд гостьи, скользнув через плечо, приподнял брови в немом вопросе.
– У нас в семье пополнение, – охотно объяснила Елизавета и шёпотом добавила: – Подобрали несчастную в перелеске. Собралась там умирать. Нельзя же было её оставить.
– Ох-ох-ох, – вздыхая, покачала головой пани Хладынская. – Вот ведь как вы на помощь кидаетесь, себя не помня. Да воздастся добром за добро… Ну, завтра стукнете мне в окошко, когда с Надей дело решится. А пока доброй ночи.
Елизавета задвинула засов. Присела напротив Кириковны.
– А вы говорите – подпевалы. Каждый выживает как может, но при этом и плечо не гнушается подставить.
***
Поутру Елизавета подняла Надю первой. Та спросонья забормотала под нос что-то невнятное, но, поняв, в чём дело, быстро собралась.
Скоро мама с дочерью уже стояли у соседской калитки и слушали заливистый лай, доносившийся из-за забора.
– А-а, пани Лиза! Доброго здоровьица! – приветственно воскликнула хозяйка.
Розовощёкая толстушка с косой, заплетённой в три пряди; в атласной юбке до пят, собранной под грудью, больше напоминала дореволюционную русскую барышню, чем польку.
Елизавете довелось познакомиться с Ханной в первые дни обустройства на новом месте. Та принесла сандалии и ботиночки, из которых