Сам я по-прежнему влачил жалкое существование мелкого чиновника, но жизнь уже не казалась мне столь беспросветной: в семье всё хорошо, дети подросли и пребывают в добром здравии.
Однако моя натура, свойства которой вы, вероятно, уже подметили, опять сыграла со мной злую шутку: я растратил казённые средства и теперь живу в постоянном страхе перед неминуемой катастрофой.
Тревога, которая меня снедала, была невыносима: не столько пугал сам позор и изгнание из общества, сколько нестерпимо было ожидание разоблачения. Не стану подробно рассказывать о том, что я так опрометчиво натворил, – полагаю, пользы от этого не будет, а мне не хотелось бы утомлять ваш достойный ум неприглядными деталями.
Подозревая, таким образом, что над моей головой сгущаются тучи, я решил на время уехать в родной город жены – в Киномото, что в районе Кисю, – и переждать грозу там. С собой я взял тот самый атлас, выкупленный у Ясунаги. На сей раз, однако, я, раскрыв его, не почувствовал ничего. Быть может, дело в том, что низменные страхи и заботы, которые занимают мой ум сейчас, – это уже не то беспредметное отчаяние, что владело мной раньше; быть может, они слишком далеки от всего, что когда-то влекло меня к этой книге и откликалось в моём сердце. Я листаю страницы, но они кажутся мне пыльными и мёртвыми. Теперь у меня не осталось ни единого уголка, где я мог укрыться и найти отдохновение.
Пытаясь понять, что я чувствую, держа в руках атлас, я осознал: единственное моё желание – оказаться где-нибудь там, на дорогах Севера, где угодно. Если те горы и холмы, дома и равнины, дороги и реки, мосты и деревья ещё существуют, я хотел бы перенестись в этот суровый край со скудной природой. Я больше не представляю себе странствующего художника. Если чей-то образ и видится мне на страницах, то лишь моя собственная жалкая, потерянная, не знающая покоя фигура.
Пока я был в Киномото, мне пришло в голову предложить этот атлас вам, поэтому я и отправил все четыре тома. О цене я намеревался сообщить отдельно, с тем чтобы вы могли её уплатить, если книги вам понравятся. Но обстоятельства сразу же сложились так, что мне пришлось срочно сменить место жительства, и потому я не мог написать вплоть до сегодняшнего дня – не имея ни времени вследствие постоянных переездов, ни моральных сил, чтобы, получив ответ, вести затем дальнейшую переписку.
Теперь я вижу, что та скромная сумма, которую я мог бы от вас получить, не изменила бы ничего. Поэтому я, отказываясь от первоначального намерения, хотел бы преподнести четыре тома атласа вам в дар. Для меня будет большой честью, если вы примете их как скромное свидетельство почтения от земляка.
Я также буду счастлив, если то, что я столь пространно здесь изложил, пригодится вам в писательском труде; льщу себя надеждой, что, быть может, вы однажды всё-таки решите написать рассказ о создателе этого атласа, и предвкушаю удовольствие, с которым возьмусь за чтение. Прошу, не тревожьтесь о моей жизни: я уже не тот человек, что представлял, как художник погружается в морские волны, – теперь я считаю подобный исход непростительным проявлением слабости.
О, если бы вы знали, до чего тяжело, когда ты настолько устал и при этом не можешь думать о смерти! Да, я не хочу умирать – но отчаянно хочу просто выспаться. Уже очень давно меня мучит бессонница.
Я тоскую по тем временам, когда проваливался в сон, представляя себе художника, странствующего по дорогам Севера. Теперь, когда я лежу в постели с закрытыми глазами, стараясь уговорить себя уснуть, мой безнадёжно усталый мозг способен думать лишь о женском теле. Не о конкретной женщине, но о некоем отвлечённом образе: белая, мягкая, упругая плоть – и запах. Я представляю её сосредоточенно, как представлял пенные волны на побережье полуострова Симокита: грудь, соски, бёдра – белые холмы, склоны, долины… но нет, всё так неопределенно, что сливается в единую массу, которая, словно туман, ложится мне на лицо, не давая вздохнуть. Впрочем, несмотря на удушье, мне не больно – и я, напротив, ещё плотнее зарываюсь лицом в белую мглу.
Если мне и удается заснуть, то лишь в такие моменты – беспокойные, не приносящие настоящего отдохновения, передышки. Впрочем, я уже достаточно утомил вас своими рассказами. На этом откланиваюсь и прошу прощения за то, что потревожил ваш покой.
Сноски
1
На русском языке опубликованы такие произведения писателя, как романы «Куросио» (1950), «Ледяная стена» (1957), а также некоторые повести и рассказы. Широкую известность получил исторический роман «Сны о России» (1968), посвященный судьбам японцев, заброшенных в Россию времён правления Екатерины II.
2
В Древнем Китае так назывались земли, лежавшие на Запад от тогдашней территории страны, в основном – Синьцзян и государства Центральной Азии. – Здесь и далее прим. перев.
3
Чжан Цянь (? – около 103 г. до н. э.) – государственный деятель и путешественник. Прошёл из Китая в Центральную Азию путем, получившим позднее в Европе название Великого Шёлкового пути. Чжан Цянь первым принес в Китай сведения о Синьцзяне и центральноазиатских государствах.
4
Хань (Ранняя, Западная Хань) – китайская императорская династия, существовала с 206 г. до н. э. по 220 г. н. э. Ханьский У-ди (156–87 гг. до н. э.) – император этой династии. У-ди более сорока лет вел войны против соседних народов и государств, значительно расширившие границы китайской империи.
5
Хоу – ранг знатности, буквально «правители на местах».
6
Точнее – в Синьцзян-Уйгурский автономный район Китайской Народной Республики.
7
Сюнну, хунну – кочевой народ, сложившийся в древности в Центральной Азии. Часть сюнну перекочевала на Запад, где, смешавшись с аборигенами, положила начало новому народу – гуннам. Юэчжи – во времена династии Хань народность и царство на западной границе Китая. В III веке до н. э. юэчжи, теснимые сюнну, отошли на Запад. Большинство из них (в китайской терминологии – даюэчжи,