Я был уверен, что он до сих пор находится у моего приятеля Хонды, и в объятом лихорадкой мозгу вдруг забрезжила идея, показавшаяся откровением свыше: а нельзя ли выкупить атлас и перепродать дороже?
На примете у меня было несколько человек, кому я мог бы предложить такую диковинку. Из них я наугад выбрал некоего Ясунагу, с которым встречался несколько раз по работе, – владел он небольшой третьеразрядной компанией, но деньги у него водились. Я решил, что человек, готовый задорого покупать для коллекции бесполезные предметы искусства, наверняка и за такую книжицу, не торгуясь, заплатит кругленькую сумму.
Хонда, мой университетский знакомец, теперь работал начальником отдела в страховой компании и жил в собственном доме в городе Асия. Когда я попросил продать мне книги, он согласился без особых колебаний: похоже, привязанности к атласу он не испытывал – и даже, кажется, успел подзабыть, что в студенческие годы приобрёл нечто столь бесполезное. Мы сошлись на сумме в две тысячи иен, с условием, что книгу я заберу сейчас, а заплачу позже. Я же тем временем уговорился с Ясунагой, что продам ему атлас за двадцать тысяч.
Спустя десять с лишним лет я вновь открыл ту самую книгу, которую читал в юности, лежа на незаправленной постели в тесной комнатушке; на этот раз подо мной был земляной пол сарая, где со всех сторон тянуло холодом.
В ту ночь я так и не уснул. Перед глазами, преодолевая время, опять встала одинокая фигура странствующего художника, которую когда-то нарисовало мое воображение. Но теперь мне не давал покоя другой вопрос: что стало с художником, когда тот добрался до конечной точки путешествия – деревушки Охата на полуострове Симокита – и дорисовал последнюю страницу путевого дневника? Пословица говорит: «Какой человек в три года, такой и в сто лет», – вот и во мне вдруг воскресло юношеское желание написать рассказ. Я был занят выживанием – не то что писать, мне и читать-то времени не хватало, – к тому же я понятия не имел о писательском ремесле; тем не менее, мне упорно представлялся рассказ – только написанный совсем с другой точки зрения, нежели мне хотелось в юности. Я мечтал описать, что случилось с автором атласа после того, как он закончил своё произведение.
Мне казалось, что, оказавшись в Охате, художник не пошел дальше. Трудно было представить, чтобы он, проделав столь долгий путь, просто повернул обратно.
«Путь кончается здесь – в морских волнах».
Это была первая фраза, сложившаяся у меня в голове, и я сразу же подумал, что именно ею рассказ должен заканчиваться. И не только рассказ – пусть это будет последняя строка в предсмертной записке, которую напишет художник. А может, даже не последняя строка – предсмертная записка целиком.
Наверное, автор атласа добрался до Охаты и, как изображено на его рисунках, увидел обрывающуюся там дорогу; в этот момент ему стало ясно, что у него нет ни сил, ни желания идти обратно. Он сошел на обочину и приблизился к изрезанному каменистому берегу, о который разбивались высокие северные волны. Зайдя в море, он шаг за шагом двинулся прочь от берега. Так я представлял себе его конец: он входит в море спокойно, словно в ванну, – быть может, даже зачерпывает воду обеими руками и умывает лицо, прежде чем оступиться, соскользнув на глубину там, где морское дно резко уходит вниз, и тогда пропадает в волнах. Как вам такая картина?
Сам я не мог представить себе другого финала для того, кто с начала осени до начала зимы путешествовал по почтовым дорогам провинции Муцу, зарисовывая тамошние пейзажи. Именно таким настроением дышала каждая страница в этих четырёх томах, именно это стремление передавалось читателю.
Прошло примерно полмесяца; я отчаянно нуждался в деньгах, но раз за разом откладывал встречу с покупателем, которому должен был передать атлас в обмен на оговоренную сумму. Я мучился мыслью о домашних, остающихся без средств к существованию, думал о том, как они, верно, встревожены, но ничего не предпринимал. Я даже старался как можно реже вставать с постели, чтобы меньше чувствовать голод, и все это время, не выпуская из рук «Атлас почтовых трактов провинции Муцу», старался сложить воедино свой рассказ.
Как и в первый раз, я не смог написать ни страницы. Мысленным взором я отчетливо видел странствующего художника, его взгляд, его походку, но совершенно не понимал, как передать это словами. После двух недель, проведенных взаперти, в тонкой тетрадке появилась единственная короткая фраза: «Путь кончается здесь – в морских волнах».
Тем не менее, теперь, оглядываясь назад, я думаю, что, пожалуй, именно эти две бессмысленно проведенные недели позволили мне выжить. Кто знает – быть может, не странствующий художник, а я сам должен был покончить с собой: к тому моменту во мне накопилась огромная усталость. Я так устал, что абсолютно всё казалось непосильной задачей – работать, отправлять деньги семье, печься о близких, дышать, оставаться живым.
Не автор атласа, а я сам дошел до конца пути и, потерянный и беспомощный, не видел иного выхода, кроме как исчезнуть в морских волнах. Но, листая атлас, я будто поменялся с ним жребиями и, преодолев усталость, сумел продержаться ещё немного.
Удивительно, но идея выкупить и перепродать атлас вдруг пришла мне в голову, когда я лежал больной, в лихорадке, лишённый и физических, и душевных сил. Теперь я понимаю: книга эта была не товаром, но последним утешением измученного, побитого жизнью человека, и оттого я не мог за неё не цепляться.
Как бы то ни было, в конце концов я, отказавшись от идеи написать рассказ, всё-таки продал атлас Ясунаге по цене в десять раз выше той, что заплатил Хонде. Вырученных денег моей семье снова хватило на два месяца.
И вот через шесть лет, полтора месяца назад, атлас опять оказался в моих руках.
Не знаю, можно ли назвать это счастливым случаем, но в каком-то смысле мне действительно повезло: Ясунага разорился, и я смог купить четырехтомник за бесценок – рассчитывая, что и в этот раз смогу перепродать его за приличную сумму.
Правда, теперь, хоть я и думал о прибыли, мною двигало кое-что ещё – после