То ли я потребовал, чтобы в мою работу никто не вмешивался, то ли заявил, что не смогу сидеть в конторе с раннего утра – словом, ляпнул нечто совершенно неуместное, будто это я делал одолжение, соглашаясь там работать; тем самым я, конечно же, свёл на нет усилия хлопотавшего за меня товарища. Я не собирался так поступать, но почему-то не мог сдержаться – на меня будто нашло помрачение.
Выйдя из ресторана, мы направились к синтоистскому святилищу Ясака в Гионе, и там, на каменных ступенях лестницы, товарищ закатил мне пару тяжёлых оплеух.
Понимая, что даже он теперь поставил на мне крест, я побрел по улицам – к перекрёстку Четвертой линии и Омия, в какой-то момент сел на трамвай, доехал до конечной остановки в районе Китано и зашёл в маленькую букинистическую лавку неподалёку. Тут хозяин лавки, с которым я был немного знаком, и показал мне четыре тома под общим названием «Атлас почтовых трактов провинции Муцу».
Не знаю, как они у него оказались, но он, похоже, надеялся, что я помогу оценить их стоимость. Я же, разумеется, в таких вещах совсем не разбирался.
Тем не менее, полистав атлас, я почувствовал, что не могу выпустить его из рук. Это чистая правда. В тот вечер я потерял надежду устроиться на работу, от меня отказался последний друг, и всё по моей же вине; я был подавлен – и, возможно, именно потому ощутил некое душевное сродство с бродячим художником (отчего-то я сразу подумал и продолжаю думать о нём именно так), который в своих странствиях добрался до берега северного моря.
Я взял четыре тома атласа у владельца лавки, пообещав продать их своему знакомому – молодому преподавателю; с книгами я вернулся в свою квартирку. Обещание я действительно намеревался выполнить, надеясь, если повезёт, оставить часть денег себе и тем самым подзаработать. Однако в конце концов мне стало лень выходить из дома – таскаться по городу с книгами отчего-то казалось делом слишком хлопотным; в итоге они целый месяц пролежали у меня дома.
Я нигде не работал и потому с утра до вечера валялся в постели – не в силах заставить себя даже дойти до туалета, так что в комнате стоял ночной горшок; полагаю, соседи меня из-за этого недолюбливали. Иногда я, чтобы убить время, принимался листать атлас с произвольной страницы.
Сам того не замечая, я стал представлять себя на месте странствующего художника, мысленно путешествуя с ним по дорогам Севера. Я размышлял, что именно он чувствовал, шагая по холмам на границе уездов Иватэ и Нинохэ, или минуя почтовую станцию Ситинохэ и выходя на безлюдные равнины, где редко увидишь дым очага, или впервые ступив на берег моря в порту Нобэдзи. Мне и правда казалось, что я начинаю читать его мысли.
В те дни я ощущал себя настолько загнанным в угол, что мне и самому хотелось оказаться… всё равно где, главное – подальше; возможно, именно поэтому странствия неведомого художника и его переживания вызывали у меня такой яркий отклик.
Мне пришло в голову, что если описать его странствия в форме дневника, то может получиться неплохой рассказ. Я, как ни удивительно, даже взялся за дело: не вставая с постели, разложил перед собой чистые листы, атлас и несколько дней усердно марал бумагу. В конце концов, впрочем, я, исписав два-три десятка страниц, всех их скомкал и выбросил. Связной истории так и не получилось. Я был вымотан бесплодными попытками и, отказавшись от идеи писательства, кое-как выполз из дома, чтобы осуществить свой первоначальный план – найти покупателя на атлас и заработать на этой продаже процент.
Я обратился к нескольким людям, и в итоге книгу купил мой однокашник по фамилии Хонда. Из вырученных денег я заплатил кое-что владельцу букинистической лавки, но большую часть прикарманил и питался на них целых два месяца. У Хонды были богатые родители в Кобе, поэтому он скупал книги тележками, хотя на самом деле ни в одну из них не заглядывал.
Итак, атлас ненадолго дал мне средства к существованию; кроме того, теперь мне кажется, что попытка сочинить дневник бродячего художника, хоть и не увенчавшаяся успехом, поддержала меня в тот момент, когда я сам, оставшись без единой опоры, едва не докатился до бродячей жизни.
Я словно бы стоял на самом краю пропасти, в шаге от окончательного падения – и меня преследовало желание броситься вниз. То было опасное чувство: будто и я сам, и вся моя жизнь не стоят ничего – а значит, их можно с лёгкостью, не задумываясь, отшвырнуть прочь.
Однако этот настрой, похоже, постепенно рассеялся сам собой, когда я принялся воссоздавать в своём воображении путешественника, двести или триста лет назад странствовавшего по северным уездам, – будто атлас почтовых дорог, войдя в мою жизнь как раз тогда, когда она приближалась к критической точке, помог избежать опасности.
Мне казалось, что это не составитель атласа, а я сам брожу по диким глухим уголкам в окрестностях озера Товада, где бьют подземные источники.
В следующий раз «Атлас почтовых дорог провинции Муцу» попал мне в руки десять лет спустя. Я снова оказался в тяжелом положении. В конце войны контроль над предприятиями усилился, и компании, где я работал, пришлось закрыться. Меня мобилизовали и распределили на оружейный завод в Амагасаки, где я проработал несколько месяцев и сильно подорвал здоровье.
С деньгами у меня тоже было очень плохо, а ведь нужно было кормить семью. Жену и детей я отправил в эвакуацию – в свой городок, к родственникам, а сам жил в рабочем общежитии при заводе в Амагасаки. Но после окончания войны общежитие закрылось, и я разом остался без работы и без крыши над головой.
Я был болен, без постоянного дохода, со множеством иждивенцев на попечении. Вдобавок жена не поладила с моим братом и его женой, и отношения между ними испортились настолько, что её даже из дома выгоняли. Ситуация была действительно отчаянной.
Я подрабатывал, чем мог: что-то перепродавал, брался за мелкие поручения – и, стоило добыть хоть немного денег, тут же бежал на почту, чтобы отправить их жене и детям. Физически и морально я был совершенно истощён. После того как мне пришлось съехать из