Тот, кто приезжает на сей великий континент, подобен моряку, уходящему в плавание: ему также потребен компас, потребна направляющая стрелка дружеского участия — иначе он собьется с пути и будет долго и напрасно блуждать, несмотря даже на попутный ветер. Однако ж именно так скитались по морям бедствий наши предки, не оставившие после себя никаких памятников, кроме наших ферм. Размышляя о судьбе новых поселенцев, я невольно вспоминаю все то, что совершил мой дед, и сии мысли переполняют сердце мое чувством горячей благодарности к нему и к нашему правительству, которое пригласило его, как и многих других, в Америку, где всячески споспешествовало прибывшим. Я не могу не вспомнить здесь и твое святое имя, о Пенн, лучший из законодателей наших, — ты, кто мудростию законов твоих даровал жителям своей провинции вес естественные достоинства и права, о которых только может мечтать гражданин цивилизованного государства, и сим замечательным устройством показал, каким бы мог стать человек, последуй он твоему примеру!
В 1770 году я купил в графстве… кое-какой участок земли, намереваясь впоследствии передать его одному из моих сыновей, и был принужден отправиться туда, чтобы самолично надзирать за межеванием и расстановкою столбов — хотя почва на участке весьма плодоносна, он находится в совершенно диком и необжитом краю. Приехав на место, я с радостию заметил, что распродажа земель идет очень бойко; надеюсь, что к тому времени, когда парень женится, это будет уже приличная, вполне обжитая область. Согласно с нашими обычаями, которые воистину следуют природе, мы почитаем своим долгом при жизни обеспечить наших старших детей, дабы оставить собственную ферму самым младшим и, значит, самым беспомощным. Некоторые, правда, склонны думать, что земля, выделенная в приданое дочери, есть убыток для семьи, но я почитаю их себялюбцами и придерживаюсь иного мнения: ведь девица не может трудиться, как мужчина, и рано выходит замуж. Одну из моих ферм я передал во временное пользование достойному доверия эмигранту, не требуя с него никакой платы и на том лишь условии, что он станет осушать на ней один акр заболоченной земли в год и по первому требованию освободит ее, когда моя дочь выйдет замуж. Тем самым я обеспечиваю дочери солидную партию в лице честного, добропорядочного фермера, а лучшего мужа для нее я не могу желать.
Бродя тогда по лесам, я как-то повстречал нескольких индейцев. Я обменялся с ними рукопожатиями и заметил, что они несут с охоты молодого оленя; индейцы же, в свою очередь, заметили мою флягу с бренди и пригласили меня составить им компанию. Мы разожгли большой костер и отменно поужинали; после трапезы я ублажил их огненной водою, и все прилегли отдохнуть на мягкое ложе из листьев. Когда стемнело, лес вдруг огласился оглушительным уханием; от удивления я вздрогнул, и мои индейцы громко расхохотались. Один из них, более искусный, нежели остальные, так ловко подражал совиному крику, что преогромнейшая сова взгромоздилась на высокое дерево прямо над нашим костром. Вскоре мы подстрелили ее; она имела размах крыльев в пять фрутов и семь дюймов. Через капитана А… я отослал Вам в подарок ее когти, прикрепив к каждому по чашечке от маленького подсвечника — пусть они украшают стол в Вашем кабинете и напоминают Вам обо мне.
Вопреки моим ожиданиям мне пришлось отправиться в Филадельфию, дабы внести плату за землю и выправить надлежащие бумаги. Хотя я должен был проделать путь в добрых две сотни миль, само путешествие меня нисколько не пугало, ибо в тех краях живет несколько моих добрых друзей, у коих я намеревался останавливаться на ночлег. На третью ночь я заехал к мистеру Б., достойнейшему гражданину изо всех моих знакомых. Вам приходилось его видеть, когда он гостил в моем дому. Кстати, он справлялся о Вашем здоровье и просил меня уверить Вас в самом дружеском расположении. Дома людей столь добропорядочных обыкновенно отличаются опрятностью, но такой опрятности, как в оном прекрасном семействе, мне еще никогда не приходилось встречать. Едва я прилег на свою постель, как мне показалось, что я нахожусь в беседке, увитой благоухающими цветами — так свежи, так ароматны были простыни! Утром я нашел своего хозяина в саду, где он уничтожал гусениц.
— Мой государь Б., — обратился я к нему. — Сдается мне, что ты забыл все правила приличия, принятые в нашем обществе. Где же твоя счастливая простота, коей ты некогда был славен?
— Мне тяжело слышать твои попреки, друг Джеймс. Скажи скорее, в чем я провинился пред тобою?
— Твоя добрая супруга ввечеру сделала ошибку, — отвечал я, — и вместо обычной постели уложила меня на ложе из роз, а я не привык к подобным излишествам.
— И более тебе не в чем меня упрекнуть, друг Джеймс? Надеюсь, ты не сочтешь сие за роскошь. Ведь ты не можешь не знать, что ты вдыхал всего лишь ароматы нашего сада, и, как говорит наш приятель Поп{232}, «наслаждаться — значит повиноваться».
— Твои оправдания весьма учены, мой государь Б., и я принимаю их, ибо в своей основе они близки к истине.
— Поверь мне, Джеймс, жена моя постелила тебе ровно такое же белье, каковым у нас круглый год застелены все постели, ибо она взяла себе за правило сначала обрызгивать его розовой водою, а потом уже гладить. В сей прихоти я не нахожу ничего предосудительного. Но ты так легко не отделаешься — я сейчас пошлю за нею, и договаривайтесь промеж собою; мне же пора снова браться за работу, пока солнце еще не высоко. Том! Сходи-ка и пригласи сюда госпожу Филадельфию!
— Как, — удивился я, — твою жену зовут Филадельфией? Вот не знал.
— Тогда я расскажу тебе историю, как она получила сие имя. Бабка моей жены была первой девочкой, родившейся в поселении, основанном Уильямом Пенном вместе с другими нашими собратьями, и ее окрестили в честь города, который он тогда решил заложить. С тех пор одну из дочерей в их роду непременно называют Филадельфией.
Вскоре в сад вышла сама Филадельфия; мы обменялись с ней любезностями, и я полностью