Местные жители подразделяются на три главных класса: адвокаты, плантаторы и купцы. Первым в сей провинции досталась самая крупная добыча, ибо ничто не может превзойти их богатство: силу и влияние. Они достигли ne plus ultra[102] мирского благополучия; без их приказа, подтверждения и одобрения ни одна плантация не будет застрахована, ни один документ на владение землей не будет действителен, ни одно завещание не возымеет законной силы. Сия братия распоряжается всею собственностью провинции вместе взятой и не в пример священникам и епископам почитает ниже своего достоинства удовлетворяться жалкою моисеевою десятиной{250}. Я призываю в свидетели многих жителей провинции, которые, доказывая свое право на несколько сотен акров, заблудились в лабиринте законов и лишились своего родового наследия. Здешние юристы — не толкователи законов, а скорее законодатели, и здесь, как и в большей части остальных провинций, объединили искусство и ловкость писаря с честолюбием владетельного князя; кто знает, к чему сие может привести в будущем? Особенности наших законов и дух свободы, часто побуждающие нас к тяжбам, неизбежно должны бросить большую часть собственности колоний в руки этих господ. В следующем столетии юристы будут владеть на севере тем, чем ныне владеет церковь в Перу и Мексике.
В то время как в Чарльстоне царят радость, счастье и веселье, можете ли Вы себе представить сцены бедствий, распространенные повсюду в сельской местности? Уши чарльстонцев в силу привычки стали глухи, сердца их ожесточились, они не видят, не слышат, не разделяют страданий своих несчастных рабов, из чьего тяжелого труда проистекает все их богатство. Ужасы рабства, тяготы беспрерывной страды остаются здесь невидимыми, никто не думает о потоках пота и слез, коими ежедневно обливаются африканцы, увлажняя ими землю, которую они возделывают. Свист бича, побуждающего этих несчастных к непосильному труду, слишком далек от развеселой столицы, чтобы его кто-либо услышал. Представители избранной расы едят, пьют и наслаждаются счастием, в то время как обездоленные вскапывают землю, выращивают индиго или лущат рис под лучами солнца, столь же знойного, как в их родном краю, но без поддержки сытной пищи и укрепляющих напитков. Сей разительный контраст часто доставлял мне темы для мучительнейших раздумий. С одной стороны перед па ми люди, пользующиеся всеми приятнейшими и восхитительнейшими благами жизни — они не знают ни труда, пи усталости и даже не обременяют себя никакими желаниями. За золото, добытое в горах Перу, они снаряжают корабли к берегам Гвинеи; ценою сего золота творятся войны, убийства и опустошения на безобидной и мирной африканской земле, где обитали невинные народы, не ведавшие даже, что не у всех людей на свете черная кожа. Дочь отрывают от рыдающей матери, дитя от убитых горем родителей, жену от любящего мужа; целые семьи хватают и сквозь шторм и ураганы везут в сию богатую с голицу! Здесь их выставляют на продажу как лошадей па ярмарке, клеймят как скотину и заставляют несколько лет работать, голодать и умирать медленною смертью на плантациях. И на кого должны они работать? На людей, которых они не знают и которые не имеют над ними иной власти, кроме власти насилия, иного права, кроме того, коим наделил их сей проклятый металл. Что за странные правила! О Природа, где ты? Разве сии чернокожие не суть твои дети, как и мы? С другой стороны всеобщие терзания и скорбь, от коих нет спасения даже в мечтах и помыслах! День за днем несчастные трудятся без всякой надежды когда-либо пожать плоды своих трудов; всю свою жизнь, все члены волю и усилия обязаны они употребить на умножение богатства хозяев, которые не уделяют им и половины той привязанности и заботы, какою окружены их лошади и собаки. Привязанность и доброта не суждены тем, кто возделывает землю, таскает тяжести и превращает бревна в полезные доски. Сия награда, столь простая и естественная, как можно было бы подумать, граничила бы с гуманностью, но плантаторам выказывать ее не должно!
Если неграм позволяют стать отцами, сия роковая милость ведет лишь к умножению их страданий; те несчастные, что разделяют их скудные радости, разделяют и их труды, а когда в тяжелую пору рабы желают помочь своим женам, то со слезами на глазах видят, как те сгибаются под тяжестью двойного гнета, вынужденные нести бремя природы — о роковой дар! — и бремя бесконечного труда. Многие негры на моих глазах проклинали сию неодолимую тягу и раскаивались в том, что, вкусив невинных радостей, сделались виновниками удвоенных мучений своих жен. В отличие от хозяев они не смеют наслаждаться невыразимыми чувствами, коими природа вдохновляет сердца отцов и матерей, они должны подавлять их и становиться жестокосердными и безучастными. Сие противоестественное состояние часто вызывает острейшие, горчайшие муки; в отличие от нас у рабов нет времени заботливо растить своих беспомощных младенцев, ласкать