Людей повсюду обучают искусству проливать чужую кровь, поджигать чужие жилища, стирать с лица земли произведения чужих трудов; половину своего существования одни народы постоянно тратят на уничтожение других. Та малая толика политического благоденствия, какая порой встречается в тех или иных местах, была добыта ценою океанов крови, словно добру никогда не суждено было достаться в удел несчастному человеку. Республики, королевства, монархии, основанные либо на обмане, либо на насилии, следуя тем же путем, расширяются до тех пор, пока в свой черед не разрушатся либо под действием собственных преступлений, либо от руки более удачливого, но равно преступного врага.
Если от сего беглого обзора человеческой натуры мы обратимся к рассмотрению так называемого цивилизованного общества, то здесь сочетание всех естественных и искусственных нужд заставит нас платить весьма дорогою ценой за ту малую долю политического благоденствия, коей мы пользуемся. Сие общество являет собою сочетание разнообразных пороков и добродетелей и всевозможных иных понятий, вечно противуборствующих, вечно несогласных друг с другом, вечно ведущих к каким-либо опасным, мучительным крайностям. Из чего же можно заключить, что природа намеревалась наделить нас счастием? Предпочтете ли Вы состояние обитателей лесов участи людей, живущих в более благоприятных обстоятельствах? Зло главенствует и тут и там; первые часто пожирают друг друга за недостатком пищи, последние морят друг друга голодом за недостатком места. Я со своей стороны полагаю, что пороки и страдания, свойственные последнему состоянию, превосходят те, что свойственны первому, в коем настоящее зло встречается реже, в коем оно более терпимо и менее чудовищно. Однако мы желаем видеть землю густозаселенной, дабы довершить счастие королевств, которое, говорят, состоит в их численности. Милосердный боже! С какой же целью столько живых существ обречено на образ жизни, при котором они должны ощупью пробираться сквозь столько заблуждений, совершать столько преступлений и встречать на своем пути столько нужды, болезней и страданий!
Я льщу себя надеждой, что следующая сцена послужит оправданием сих печальных раздумий и извинит мрачные мысли, коими наполнил я сие письмо, ибо дух мой подавлен с тех самых пор, как мне довелось стать свидетелем оной. Недавно я был приглашен на обед к одному плантатору, проживавшему в трех милях от N. Дабы укрыться от дневного зноя, я решился пойти пешком по тенистой тропинке, ведущей через прекрасный лес. Неторопливо продвигаясь вперед, я внимательно рассматривал некоторые оригинальные растения, сбором коих в то время занимался, как вдруг ощутил сильное движение воздуха, хотя день был совершенно безветренный и душный. Я тотчас устремил взор свой на поляну, близ коей находился, дабы определить, не полил ли внезапно дождь, и в то же мгновение услышал звук наподобие хриплого голоса, издававшего, как мне почудилось, какие-то нечленораздельные слоги. Встревоженный и удивленный, я стремительно огляделся вокруг и заметил в ярдах тридцати нечто вроде клетки, висящей на дереве, все ветви коего, казалось, были усеяны большими хищными птицами, которые летали вокруг, изо всех сил стараясь забраться внутрь. Повинуясь скорее произвольному движению рук, нежели какому-либо побуждению разума, я выстрелил, все они с отвратительнейшим шумом отлетели на небольшое расстояние, и тут я — страшно подумать и мучительно произнести! — увидел в клетке негра, которого оставили на съедение. Я с содроганием вспоминаю, что птицы уже выклевали ему глаза, склевали мясо со скул, а на его руках и на теле виднелось множество язв. Из пустых глазниц и рваных ран, коими он весь был изуродован, медленно сочилась кровь, окропляя землю. Не успели птицы улететь, как в тело несчастного впились мириады насекомых, с жадностью стремясь поживиться его истерзанною плотью и напиться его крови. Я почувствовал, что цепенею от ужаса; нервы мои содрогнулись; я задрожал всем телом и застыл на месте, став невольным свидетелем душераздирающих мук страдальца. Это живое привидение, хотя и лишенное глаз, все еще сохраняло слух и на своем примитивном наречии умоляло меня дать ему воды. Сама человечность в ужасе отшатнулась бы, не зная, облегчить ли его невыносимые мученья или одним милосердным ударом покончить с сей чудовищною пыткой! Будь у меня в ружье хотя бы одна пуля, я тотчас, не задумываясь, отправил бы его на тот свет, однако, не имея возможности совершить сие доброе дело, я дрожа попытался ему помочь. Увидев невдалеке насаженную на палку раковину, которой пользовались какие-то негры, я наполнил ее водой и дрожащими руками поднес к судорожно искривленным губам несчастного страдальца. Побуждаемый неодолимой жаждой, он пытался схватить ее губами, инстинктивно угадывая приближение ее по звуку, который она производила, проходя сквозь прутья клетки. «Спасибо вам, белый человек, спасибо вам, насыпьте туда яду и дайте мне». — «Давно ли ты тут висишь?» — спросил я его, — «Два дня, и никак не помру, а эти птицы, птицы, а-а-а!..» Подавленный размышлениями, которые внушило мне сие жуткое зрелище, я собрался с силами, двинулся прочь и вскоре был уже в доме, где собирался пообедать. Там я узнал, что негр был предан такому наказанию за то, что убил надсмотрщика. Мне сказали, что подобные казни необходимы в целях самосохранения, и оправдывали рабство доводами, обыкновенно в защиту оного приводимыми, повторением коих я в настоящее