Я должен рассказать Вам одну историю, обстоятельства коей столь же верны, сколь и поразительны. На досуге я обыкновенно совершаю прогулку по своим низинным угодьям, где с удовольствием любуюсь коровами, лошадьми и жеребятами. Все мои луга буйно поросли травою, составляющей главное наше богатство; посреди их я вырыл ров шириною в восемь футов, чьи берега Природа каждую весну украшает диким салендином и другими цветущими травами, которые на этих тучных землях достигают большой высоты. Через ров я перекинул мостик, который может выдержать нагруженный фургон, а по обе стороны рва ежегодно сею коноплю, стебли коей, достигая высоты пятнадцать футов, так густо разветвляются, что напоминают молодые деревца; один раз я даже вскарабкался по такому стеблю на высоту четырех футов над землей. Стебли конопли образуют естественные аллеи, очень густые благодаря ползучему растению, называемому здесь лозою; оно обвивает их ветви и образует весьма приятную тень. Посещая сию незатейливую рощу, я сотни раз с удовольствием наблюдал множество колибри, коими изобилуют наши края; дикие цветы повсюду привлекают сих птиц, которые, подобно пчелам, питаются их соком. Укрывшись в своем убежище, я внимательно изучаю все их повадки, но полет их так стремителен, что совершенно невозможно разглядеть движение крыльев. Сию маленькую птичку природа одарила самыми великолепными красками; безупречнейшая лазурь, прекраснейшее золото, ярчайший багрянец, живописно оттеняя друг друга, расцвечивают перья ее величавой головки. Богатейшая палитра самого затейливого живописца не могла бы изобразить ничего, что напоминало бы разнообразные оттенки наряда сей птицы-крошки. Клюв у нее длинный и острый, словно швейная игла; как и пчелу, Природа научила ее находить в чашечке цветка медоносные частицы, служащие ей достаточною пищей, но кажется, будто она оставляет их не тронутыми, не взяв ничего, что было бы заметно нашему глазу. Когда птица ест, она кажется недвижимой, хотя всякую минуту готова улететь; порою, по неизвестным мне причинам, она разрывает цветки на тысячу частей, ибо, как ни странно, колибри — самые большие забияки среди пернатых. И где только в таком крошечном теле гнездятся столь бурные страсти? Колибри часто дерутся с яростию львов, покуда одна из противнике падет жертвой и не умрет. Утомившись, птичка часто усаживается в нескольких футах от меня, и при таких благоприятных обстоятельствах я рассматривал ее с пристальным вниманием. Ее глазки сверкают, как алмазы, со всех сторон отражая свет: изящная во всех отношениях, она являет собою миниатюрное произведение Великого Родителя, который сделал ее самой маленькой, по в то же время самой красивой из всего пернатого племени.
Однажды, когда я предавался одинокому раздумью в своей незатейливой беседке, внимание мое привлек странный шорох, доносившийся откуда-то рядом. Я осмотрелся, но ничего не заметил, и, лишь взобравшись на ствол гигантской конопли, к удивлению своему, увидел двух довольно длинных змей; одна с неимоверной быстротой преследовала другую по скошенному конопляному полю. Нападающей была черная змея шести футов длиной, беглянкой — водяная змея почти такого же размера. Скоро они сошлись и в пылу схватки, казалось, тесно сплелись друг с другом; соединенные хвосты их колотили по земле, и обе, разинув пасть, яростно кусались. Какое отвратительное зрелище! Головы их сократились до крошечных размеров, глаза горели; после пятиминутной битвы водяная змея сумела вырваться и поспешила ко рву. Черная змея тотчас приняла новую позу и, подняв верхнюю половину туловища, с величественным видом снова догнала беглянку и набросилась па нее, а та, в свою очередь, приняла такую же позицию и приготовилась к сопротивлению. Сцена была невиданной и прекрасной, ибо змеи боролись с помощью челюстей, злобно кусая друг друга, но, несмотря на всю их обоюдную ярость и отвагу, водяная змея все еще пыталась отступить ко рву, в свою родную стихию. Когда остроглазая черная змея это заметила, она дважды обвилась хвостом вокруг ствола конопли и, сжав противнице горло, причем не челюстями, а двойным обхватом туловища, стала оттаскивать ее от рва. Стараясь избежать поражения, последняя тоже уцепилась за ствол на берегу и, обретя точку опоры, продолжала схватку со свирепым врагом. Странное это было зрелище; две огромные змеи, прижавшееся к земле и неразрывно сплетенные в единый клубок, извивались, корчились, вытягивались, дергали друг друга, но все их потуги оставались напрасными. В минуту величайшего напряжения кольца, которыми они сплелись, делались совсем маленькими, тогда как свободная часть туловища раздувалась, то и дело содрогаясь в страшных конвульсиях, быстро сменяющих одна другую. Их горящие глаза готовы были вырваться из орбит; водяная змея сложилась вдвое и таким образом заставила вторую неестественно вытянуться; вслед за тем черная змея неожиданно перешла в наступление, тоже сложившись вдвое и, соответственно, вытянув туловище противницы, Сии усилия чередовались; победа казалась сомнительной, склоняясь то на одну, то на другую сторону, пока наконец ствол, вокруг которого обвилась черная змея, внезапно сломался, вследствие какового происшествия обе рухнули в ров. Вода не утушила их ярость, ибо по бурунам я мог следить ход схватки, хотя разглядеть их было невозможно. Вскоре обе появились на поверхности, свившись в клубок, как в начале битвы; но черная змея как будто добилась решающего превосходства, ибо ее голова оказалась над головою противницы, и она стала окунать ее в воду, покуда та не захлебнулась и не утонула. Убедившись, что враг неспособен к дальнейшему сопротивлению, черная змея предоставила трупу плыть по течению, сама же воротилась на берег и исчезла.
ПИСЬМО XI
ОТ РУССКОГО ДЖЕНТЛЬМЕНА И—НА А—ЧА,
С ОПИСАНИЕМ ВИЗИТА, КОТОРЫЙ ОН ПО МОЕЙ ПРОСЬБЕ НАНЕС
ЗНАМЕНИТОМУ ПЕНСИЛЬВАНСКОМУ БОТАНИКУ
МИСТЕРУ ДЖОНУ БЕРТРАМУ{252}
В каком бы свете ни рассматривал сию процветающую провинцию путешественник из Европы, глаза его и ум равно испытывают наслаждение, ибо во всех ее частях царит счастие, покоящееся на самой широкой основе. Мудрость Ликурга и Солона никогда не могла дать человеку даже половину тех благословенных даров или непрерывного процветания, какими ныне обладают жители Пенсильвании, а имя Пенна, сего простого, но прославленного гражданина, делает английскому народу более чести, нежели имена многих его королей.
С целью убедить Вас, что в предыдущих моих письмах я не расточал незаслуженной хвалы нашему достославному правительству и что