К сему времени работники окончили обед и удалились в полном молчании и с достоинством, которое мне очень понравилось. Вскоре мне показалось, будто издалека до меня доносится какая-то музыка. «Ваша трапеза была простой и пасторальной, мистер Бертрам, но то, что я слышу сейчас, десерт поистине королевский. Что это такое?» — «Не тревожься, друг Иван, мы всегда так встречаем гостей». Преисполненный любопытства, я пошел в ту сторону, откуда слышались звуки, и обнаружил, что их издают под действием ветра струны эоловой арфы, инструмента, коего я никогда прежде не видел. После обеда мы с хозяином распили бутылку доброй мадеры, не утруждая себя тостами, пожеланиями здоровья и изъявлениями чувств, после чего отправились в его кабинет.
Не успел я туда войти, как тотчас заметил герб в золоченой раме с именем Джона Бертрама. Столь неожиданное зрелище чрезвычайно меня удивило, и я невольно спросил: «Разве Общество друзей гордится подобными геральдическими эмблемами, которые иногда служат знаками различия семейств, а еще чаще предметом гордыни и пустой похвальбы?» — «Вам следует знать, — отвечал он, — что отец мой был французом{254}; он привез с собою сию картину; я сохраняю ее как предмет фамильной мебели и как память об его приезде в Америку». Из кабинета мы вышли в сад, в коем я увидел множество любопытных растений и кустарников; некоторые из них росли в теплице, над дверью коей были написаны следующие строки:
«Тот, кто Природу чтит{255} и Бога видит в ней,
Не мнений раб, а царь среди людей».
Хозяин сообщил мне, что часто сопровождал генерала Буке в Питсбург{256}, где собрал гербарий, что он сделал полезные коллекции в Виргинии и что по приказу английского некого короля совершил экспедицию в обе Флориды.
Наши прогулки и наблюдения заняли столько времени, что солнце уже почти садилось, когда я подумал о возвращении в Филадельфию; я пожалел, что день был с голь короток, ибо уже очень давно не проводил время с такой пользой. Я хотел остаться, но, будучи совершенно чужим человеком, сомневался, не покажется ли это неприличным. Зная, однако, что я в гостях у людей, менее всех на свете приверженных к церемониям, я без обиняков сказал мистеру Бертраму об испытанном мною удовольствии и о моем желании остаться у него на несколько дней. «Я рад вам, как родному сыну, вы вовсе не чужой мне; ваше стремление к знаниям и то, что вы иностранец, дает вам право почитать мой дом своим до тех пор, пока вам заблагорассудится; используйте свое время с совершеннейшею свободой, а я буду поступать так же». Я с благодарностию принял сие любезное приглашение.
Мы отправились осматривать его любимую запруду; он объяснил мне, каким принципам и методам он следовал при ее возведении, и мы прошлись по землям, которые уже были осушены. Казалось, Природа истощила весь запас своих драгоценных даров на сии прекрасные луга; он заставил меня сосчитать поразительное число коров и лошадей, пасшихся на твердой почве, которая всего несколько лет назад была еще покрыта водою. Оттуда мы спустились по полям, где прямоугольные изгороди, аккуратно собранные в кучи каменья и цветущий клевер свидетельствовали о превосходном ведении хозяйства и неусыпном к нему внимании. Как раз в это время коровы мистера Бертрама возвращались домой; широкогрудые, коротконогие, они с трудом несли свои разбухшие, налитые молоком сосцы, нетерпеливо ожидая, когда их освободят от тяготящего их избытка. Далее он показал мне свой фруктовый сад, первоначально посаженный на бесплодной песчаной почве, но давно уже превращенный в один из самых цветущих уголков в округе.
«Сие, — сказал он, — всецело мое собственное изобретение; несколько лет назад я приобрел право пользования ручейком, протекающим в полутора милях отсюда; затратив значительные средства, я отвел его в сей резервуар; туда я бросаю старое лыко, золу, конский навоз и т. п. и два раза в неделю выпускаю из него насыщенную всем этим воду; осенью я регулярно посыпаю землю старым сеном, соломой и всяким негодным кормом, какой найдется у меня в амбаре. Благодаря столь простым способам я из года в год накашиваю с акра по 5300 бушелей превосходного сена, хотя несколько лет назад здесь не росло ничего, кроме лапчатки». — «Сэр, это поистине чудо земледелия; счастлива страна, которую возделывает сообщество людей, чьи склонности и вкусы побуждают их к полезным делам». — «Подобные вещи делаю не я один, — сказал он, — везде, где есть вода, ее используют для этой важной цели; везде, где фермер может орошать свои поля, верной наградой за его труды будет богатый урожай, наилучшее сено и прекрасная отава. Вырыв канавы на лугах, я значительно обогатил земли на горных склонах, а те поля, которые я намерен на несколько лет оставить под паром, я постоянно засеваю красным клевером, более всего улучшающим наши почвы. Спустя три года они превращаются в тучные пастбища; когда же я хочу вспахать поля с клевером, я покрываю их толстым слоем ила, который в течение трех или четырех лет подвергался воздействию нашей суровой зимы. По сей причине я обыкновенно собираю от 28 до 36 бушелей пшеницы с акра; лен, овес и маис дают такой же урожай. Можете ли вы сказать мне, применяют ли в России ту же методу в земледелии?» — «Нет, сэр, в окрестностях наших городов, конечно, имеются просвещенные фермеры, которые старательно ведут свое хозяйство, но если бы можно было возделать поля всей Российской империи так же, как поля Пенсильвании, наш народ стал бы слишком многочисленным, слишком счастливым и слишком сильным. Наши земли распределены столь неравномерно и у нас так мало фермеров, владеющих той землею, которую они возделывают, что они не могут заниматься хозяйством с таким же рвением, как вы, ибо вы получили землю, так сказать, от Хозяина Природы, свободно и беспрепятственно. О Америка! — воскликнул я, — ты еще не постигла всей меры твоего счастия; благодаря твоему государственному устройству твое население и твоя мощь должны увеличиться до такой степени, о какой не помышляет Европа!» — «Задолго до того, как сие случится, — отвечал мой хозяин, — мы будем покоиться в земле; напрасно смертные строят честолюбивые планы; страна наша, без сомнения, колыбель многочисленных грядущих поколений; Старый Свет устал от своих жителей, им приходится бежать сюда от тирании великих