Все жанры

Все жанры

Библиотека литературы США - Уильям Брэдфорд. Страница 231

О книге
в своем воображении сие обширное поле битвы, на коем одни идут в атаку, а другие держат оборону. Для него предмет спора — нечто абстрактное; дальность расстояния и разнообразие мнений, не тронутых чувством, являют ему лишь один ограниченный круг идей. Эти у него кругом виноваты, те всегда и во всем правы. Но пусть он хотя бы месяц поживет среди нас, пусть разделит с нами часы бесконечного труда, ужаса и тревоги; пусть долгими бессонными ночами он постоит на карауле с мушкетом в руках, меж тем как острый резец страстей будет бороздить его воображение; пусть его жене и детям ежечасно грозит мучительная смерть, пусть сохранение его собственности зависит от одной-единственной искры, раздутой дыханием врага; пусть он вместе с нами дрожит на полях, трепещет от шороха каждого листа; пусть его сердце, средоточие пылких страстей, разрывается на части при известии о печальном конце родных и близких; пусть он следит по карте, как мало-помалу опустошается вся страна; пусть его встревоженному воображению предстанет ночь, ужасная ночь, когда придет его черед погибнуть подобно великому множеству других. Тогда посмотрим, не возьмет ли в нем человек верх над гражданином и не забудет ли он все свои политические сентенции! Да, он перестанет столь горячо восторгаться славой метрополии, ибо все его помыслы сосредоточатся па сохранении собственной семьи! О, если бы он очутился на моем месте, если б в его доме, как в моем, постоянно толпились несчастные жертвы, только что бежавшие от огня и ножа, которым снимают скальпы; если б он послушал их рассказы о чудовищных расправах и убийствах, приводящих в содрогание человеческую натуру, обстоятельства заставили б его отложить все рассуждения о политике и отбросить все отвлеченные идеи. Сердце мое переполнено и невольно тянется ко всему, что сулит покой и облегчение страданий. Я слыхал, что никто из ныне царствующих монархов не обладает столь многочисленным и прекрасным потомством, как наш король{261}. Он, быть может, великий король, но как и мы, простые смертные, непременно желает своим детям благополучия. Окрыленный надеждой, он без сомнения часто заглядывает в будущее, и наша жизнь представляется ему счастливой. Если бы я, несчастный житель пограничной полосы, осмелился вообразить, что сей великий муж всего лишь на один час первым в государстве стал жертвой тех мучительных страданий, какие беспрестанно испытываем мы, я бы не усумнился, что в час опасности все его помыслы сосредоточатся на сохранении столь многочисленного семейства, а все идеи власти и иных королевских привилегий бесследно исчезнут. Качества, присущие монарху, сколь бы особа его ни была священна, уступят место более естественным и оттого более сильным — качествам мужчины и отца семейства. О! знай он только обстоятельства сей ужасающей войны, я уверен, что он непременно остановил бы бесконечное истребление родителей и детей. Я уверен, что, обращая слух свой к государственным делам, он равным образом внимает велениям Природы, сей великой родительницы, ибо как добрый монарх, подобно ей желает создавать, беречь и защищать. Значит ли сие, что я, стараясь заслужить звание верного подданного, должен с философским спокойствием сказать: благо Британии требует, чтобы моим детям раскроили черепа и мозг их забрызгал стены дома, в котором они взросли; чтобы жену мою у меня на глазах закололи и сняли с нее скальп; чтобы меня убили или захватили в плен или чтоб всех нас без лит них хлопот заперли и сожгли живьем, как это случилось с семейством Б.? Должен ли я покорно ожидать сего последнего апогея бедствий и с полным смирением принять столь жестокий жребий от руки злодеев, бесчинствующих вдали всякой власти, от чудовищ, предоставленных велению диких страстей дичайшего свойства? Если бы африканских львов можно было привезти сюда и выпустить на свободу, они без сомнения убили бы нас, чтобы пожрать наши трупы! Однако для удовлетворения их аппетитов едва ли потребовалось бы так много жертв. Должен ли я ожидать, что меня предадут смертной казни или просто отнимут у меня одежду и пищу и ввергнут в отчаяние, лишив всякой надежды на спасение? Должны ли те, кому удалось спастись бегством, видеть, как все, что им дорого, уничтожено и потеряно навеки? Должны ли те немногие, кто уцелел, забившись в какой-нибудь укромный уголок, напрасно сетовать на судьбу своих семей, оплакивать своих родителей, плененных, убитых или сожженных живьем; должны ли они скитаться в глухих лесах, ожидая смерти где-нибудь под деревом, без звука, без стона, ради нашей победы? Нет, сие невозможно! От человеческой натуры нельзя ожидать столь непомерной жертвы, на нее способны лишь существа более низкого или более высокого разряда, движимые менее или более благородными принципами. Даже те великие деятели, которые столь возвысились над толпой, даже те громовержцы, которые спустили на нас свирепых демонов войны, даже и они — будь найден способ перенести их сюда и сделать простыми фермерами наподобие нас — тотчас из вершителей человеческих судеб превратятся в несчастных жертв и будут страдать и стенать так же, как мы, не зная, как им поступать дальше. Довольно ли Вы постигли трудность нашего положения? Если мы останемся здесь, то рано или поздно погибнем, ибо никакая бдительность не может нас спасти; если мы снимемся с места, то не будем знать, куда направиться, ибо все дома полны таких же несчастных беженцев, и если мы уедем, то станем нищими. Собственность фермеров не похожа на собственность купцов, а полная нищета хуже смерти. Если мы возьмемся за оружие, чтобы защищаться, нас назовут бунтовщиками; но разве позорное бездействие не будет противно Природе? Значит ли это, что мы должны, подобно мученикам, гордиться верностью, которая ныне стала бесполезной, и добровольно склониться пред такими гибельными обстоятельствами, которые окончательно разорят нас, но нисколько не обогатят наших старинных властителей? За столь непоколебимую и тупую преданность мы навлекли на себя презрение наших соотечественников и гибель от рук былых друзей; что бы мы ни сказали, на какое бы достоинство ни претендовали, ничто не спасет нас от ударов, наносимых направо и налево наемными бандитами, кем движут все страсти, заставляющие людей проливать чужую кровь. О, сколь горькая мысль! Напротив, удары, наносимые руками тех, от кого мы ожидали защиты, заглушают старинное уважение и побуждают нас к самообороне — быть может, даже к мести; сие есть путь, который указывает сама Природа как цивилизованным, так и диким народам. В сердце каждого человека Создатель изначально вложил сии чувства, так зачем же нам ежедневно терпеть унижения от власти, которую мы прежде гак горячо любили?
Перейти на страницу: