И это сводило с ума. Потому что я не просто хотел её снова. Я хотел, чтобы она ненавидела меня за то, что заставила её испытать это. За то, что показал ей: даже в аду можно почувствовать наслаждение.
— Я ведь вычислю, кто это! — слышался голос Джоаны. — Ты меня знаешь! Я умею убирать соперниц!
Я сжал пальцы, словно хищник проверяет когти.
Уже на выходе меня догнал Эрдингер.
— Распоряжения отдал. Уже выдвинулись. Первый отчет будет завтра утром, — отчитался он. — Будут еще распоряжения?
— Да. Будут. Барона Лендона обязательно вместе с супругой отправить с какой-нибудь дипломатической миссией куда-нибудь подальше. Вот прямо подальше-подальше. Так, чтобы они неделю тряслись в карете.
— Будет сделано, — кивнул Эрдингер, с вожделением глядя на Джоану, которая расцеловалась со знакомой дамой.
— Держать меня в курсе дела! — мрачно произнес я. — Майербрука убрали?
— Да, — кивнул Эрдингер. — Вчера вечером, в его собственном доме… Работа чистая. Даже слуги уверены, что у господина был очередной приступ. Вас интересуют подробности? Они есть в отчете! Все как положено.
— Уволь от подробностей. Мне не интересно, — отмахнулся я, садясь в карету.
Я знал: она там. В сокровищнице. Дрожит. Плачет. Ненавидит меня.
И всё равно — моя.
— В условленном месте не было письма? — спросил я.
— Пока нет. Проверили два раза. Там тайно дежурит наш человек, — послышался отчет Эрдингера, который едва ли не засунулся в карету.
— Ждите, — приказал я, а Эрдингер закрыл дверь.
Глава 31. Дракон
Карета тронулась, а я достал из внутреннего кармана перчатку.
Мне просто нужно не терять контроль. Научиться держать себя в руках при ней. Это сложно. И кажется невозможным.
Я прикоснулся губами к перчатке.
Это не она моя пленница. Я ее — пленник. И я так хочу снова в ее плен. Я хочу, чтобы она сама просила, терлась, соблазняла, заводила.
Но для этого нужен контроль.
Задыхаясь от страсти, я покрывал поцелуями перчатку. Тот, кто вершит судьбы королевства, чьего имени бояться, как смерти, стал пленником её стона, её дрожи, её запаха, от которого у меня кружится голова, как от яда.
Я отпустил карету, взял свертки. Один из них словно отозвался в моей руке. Это подарок. Для моей сладкой девочки.
Я обернулся драконом, летя в сторону сокровищницы. Меня самого мучил вопрос. Почему я отнес ее сюда? Почему не к себе в поместье? Что было бы куда логичней! Но нет! Дракон уперся: «Сюда!».
И даже сейчас, когда я спрашивал его, дракон молчал. Для меня это оставалось загадкой. Быть может, он хотел спрятать ее от всего мира? Или защитить? Это было что-то на инстинктах. Если предчувствиям можно верить, а можно не верить. Иногда они сбываются, а иногда ничто не предвещает беды. То дракону я верил безоговорочно.
Когда я надел маску, накинул капюшон и вошел в комнату, то тут же заметил, что она пуста. Ее запах, сладкий запах все еще витал в воздухе, но был слабым. Камин погас. Дрова лежали стопкой рядом.
Однако самым страшным было то, что я увидел, но еще не осознал.
Под перчатками кожа зашипела. Я почувствовал, как проступила чешуя, горячая, живая, жаждущая.
Я знал тысячи способов убивать. Знал, как смотреть в глаза умирающему и улыбаться. Знал, как вести переговоры, стоя по колено в крови, так, чтобы собеседник даже не заметил пятна на моих сапогах. Но я не знал, как войти в комнату и не увидеть ее.
Сначала — только запах. Едва уловимый, как шепот ветра сквозь разлом в камне. Мед, корица, что-то живое… и страх. Он еще витал в воздухе, как призрак, не желающий покидать место, где его оставили.
Комната была пуста.
Пустота эта ударила меня в грудь сильнее, чем клинок в бою. Я шел сюда, держа в руке сверток — глупость, которую я не допускал ни разу за двести лет: шелковое платье, теплые чулки, ботинки, подобранные по размеру стопы, которую я видел лишь однажды, обнаженной и дрожащей на снегу. Я нес это как дар. Как жест. Как признание в том, что она — не добыча.
Но комната молчала.
Окно было распахнуто. Снег снаружи кружил в танце без музыки, и на подоконнике — следы. Босые. Неровные. Отчаянные. Плащ мой, тот самый, что я укрыл ею в охотничьем домике, зацепился за створку, будто пытался удержать ее, будто знал — если она уйдет, что-то во мне разорвется навсегда.
Я не кричал. Не ревел. Дракон внутри тоже не рычал — он замер, как зверь, чующий капкан, который уже захлопнулся за спиной.
Глава 32. Дракон
Я подошёл к окну. Внизу — пропасть. Острая, холодная, безжалостная. Идеальное место для конца. Но не для неё. Она не из тех, кто сдаётся.
Нет. Я вспомнил, как она боролась за свою жизнь, как бежала, пряталась. Как умоляла оставить её в живых, хотя у меня и в мыслях не было убивать её.
Нет, она из тех, кто выживает. Даже если для этого нужно притвориться мёртвой.
Пальцы мои сжались на подоконнике.
Я провёл рукой по окну, видя детали. Не распахнуто в панике. Не выбито в отчаянии, когда паникующее тело цеплялось за створку. А приоткрыто — хитро, почти насмешливо — с той лёгкостью, с которой лгут те, кто больше не верит, что правда спасёт. На подоконнике — следы. Босые. Неровные. Не от бегства, нет. От инсценировки. Она стояла здесь. Она хотела, чтобы я увидел. Хотела, чтобы я поверил.
И — боги проклятые — на мгновение я почти поверил.
Я вдохнул. Глубоко. Втянул в лёгкие всё — ветер, сталь, тишину, её ложь. И понял: она не упала. Она спряталась.
Мой плащ зацепился за створку. Тот самый, что я накинул на её плечи, чтобы скрыть следы её слёз и моих пальцев.
Тот самый, что пах ещё моей кожей, а теперь — её страхом, её ложью, её отчаянием, спрятанным под видом храбрости. Он болтался на краю, как последнее слово, брошенное вслед уходящему кораблю. Как прощание, которое не смеет назвать себя настоящим.
Умно.
Я повернулся. Медленно. Слишком медленно для зверя, слишком