Только несколько дней спустя из глазка показался красный луч, как от вечернего солнца. Он тянулся от двери к полу, в нём танцевали пылинки.
Красный свет только выглядел неопасным. Я помнил, как моя мать во время такого явления посмотрела в глазок и сразу упала замертво. Поэтому в тот раз я не решился. Почувствовал, что ещё не готов.
Новое явление луча случилось через три недели. К тому времени нелюди так меня достали, что откладывать дальше было нельзя. Пора! Надо решиться! Разделаться с коротышкой раз и навсегда! Пока меня не убили его посыльные.
Я взял биту, подошёл к двери вплотную и посмотрел…
Луч ударил в глаз. Чувство, будто душа вырвалась из тела и закружилась вихрем в красном свете, пронеслась через призму глазка…
Я физически ощутил, как растянулось время. Одно мгновение стало часом. Меня вынесло в иной мир, а моё тело осталось стоять перед дверью. Я чувствовал, как оно замерло в той секунде, когда я посмотрел в глазок. Ещё и веко моргнуть не успело.
Сам я стал духом, призраком… не знаю кем. Но теперь я был вне своей физической оболочки.
Передо мной была другая реальность. Я видел сотни подъездных лестниц, ведущих вверх, вниз, вправо и влево. Мир нелюдей был соткан из кусков нашей реальности: из бесконечных сумрачных переулков, пустых дорог, из коридоров, комнат, подвалов, канализаций, чердаков. Из всех тех мест, где сейчас никого нет, где сейчас никто не видит.
Теперь ясно, как нелюди обитают сразу везде и нигде…
Я стоял посреди квадрата, выложенного подъездной плиткой. Безоружный. Бита осталась в руках у моего тела в том мире.
Меня окружали бетонные лестницы. Я выбрал ту, что вела вниз, и побежал. Руженцев сказал «в самом низу». Надо было торопиться, пока у моего тела не случился разрыв сердца. Все процессы организма замедлились и растянулись во времени. Я знал, что, если в нашем мире пройдёт несколько секунд, а я не успею вернуться, тело умрёт. Не знаю, откуда взялась эта уверенность. Просто чувствовал.
В мире нелюдей царил хаос, ориентироваться в нём было невозможно. Я бежал вниз по всем лестницам, какие видел: по бетонным с перилами, деревянным со скрипучими ступенями и железным сетчатым.
Одна из этих лестниц привела меня в тёмное помещение, уставленное полками. Какой-то склад или лавка старьёвщика. Сколько там было всякого хлама. Коробки со старыми игрушками, радиоприёмники, виниловые пластинки.
Я рыскал между полок в поиске очередной лестницы и напоролся на здоровяка[95]. Наверное, он хотел казаться человеком, но получалось у него так себе… Кожа на нём висела пустыми складками, как старый водолазный костюм. Тот, кто был под ней, наверняка снимал её иногда и вымачивал в формалине, чтобы не протухла.
– Что надо на моём складе? – с угрозой спросил здоровяк.
– Уйди с дороги, ты мне не нужен, – сказал я.
Громадный урод достал мясницкий топор из-за спины. Я не знал, может ли он нанести мне вред, ведь моё настоящее тело не здесь, но рисковать было незачем.
Я отступил назад, стараясь затеряться среди стеллажей. Здоровяк с топором протискивался следом.
Я оказался перед стеной. Дальше бежать было некуда.
– Да на хрен тебя и твой склад! – крикнул я, упёрся спиной в стену, а ногами в ближний стеллаж и поднатужился.
Полки повалились, будто кости домино. Какой был шум, звон, треск и грохот! Сколько пыли поднялось в воздух! Здоровяка накрыло грудой хлама, раздавило тяжестью полок. Когда пыль рассеялась, я увидел его костюм из человеческой кожи и остатки настоящего тела. Оно было похоже на сгустки розового желе.
Так тебе!
– Дяденька… – раздался сиплый голосок из глубины помещения.
Там валялись разбитые стеклянные сосуды, а по полу растекалась мутная зелёная жидкость. В той луже лежала отрубленная взъерошенная голова. У неё шевелились губы. Это голова меня звала?!
Лицо мальчишеское. На вид лет тринадцать. Бедный ребёнок.
– Дяденька, я не хотел лезть в ваш дом, это он меня заставил, – сказала голова.
Мне было неясно, о чём это он.
– А ты кто такой? Я тебя не знаю.
– Знаете, – сказала голова, и у меня за спиной раздался стук. – Это я в дверь стучу, откройте, пожалуйста.
С трудом я сдвинул с места тяжёлую дверь и увидел пионера с головой плюшевого медведя. Вот оно что… Понятно теперь!
Тело пионера сбросило с себя медвежью морду, а потом пролезло через кучу вещей и подобрало свою голову.
– Спасибо! – мальчишеское лицо улыбнулось мне из-под мышки, и пионер умчался во тьму.
Ну и дела тут творятся!
У меня дёрнуло в груди. Эта боль выбила меня из равновесия. Перед глазами всё поплыло. Я понял, что произошло. В реальном мире прошёл один миг, и за это время моё сердце успело сделать единственный удар. Это был очень болезненный, напряжённый удар, сердечная мышца дёрнулась тяжело и неправильно. Ещё несколько таких стуков, и мне конец.
Где-то в глубине сдержанно хихикнул малиновый карлик. Его смех гудел эхом в стальных перилах.
Надо успеть… Надо найти его…
Я пошёл в открытую дверь. Ещё одна лестница.
– Поворачивай назад, пока живой! – прокряхтел голос снизу.
Это был коротышка! Он храбрился, однако это было показное. Я знал, что он трус.
Сбежав по стальной лестнице, я попал на свалку ржавого металла. Карлик выглядывал из-за железной колонны, хлопал жёлтыми глазами.
Поняв, что я его заметил, он засеменил в тёмный проём. Я бросился за ним, но передо мой вырос болван из металлолома… Пустоголовый, как называл их мёртвый пьяница.
Болван саданул мне по плечу трубой, заменявшей ему руку. Вонзился острым краем, и я заскулил, как собака… Значит, и без моего тела меня могли ранить, а то и убить… На плече не было ни капли крови, но рана саднила.
От второго замаха я увернулся, присел и дал Пустоголовому по ногам. Он так и грохнулся! Разлетелся на части, и голова его покатилась между стеллажами.
Я поднял его руку-трубу. Хлопнул ей по ладони. Хорошая труба! Не хуже моей биты!
И я побежал во мрак, вниз по лестницам.
– Коротышка! Выходи!
Меня опять накрыло муками. Я врезался в боль, как в морскую волну. В реальном мире прошла ещё одна секунда. Где-то очень далеко моё тело, стоявшее перед дверью, содрогнулось от тяжёлого удара сердца. На нижних веках выступили крохотные слёзы. Я чувствовал это.
– Ты сдохнешь! – кричал коротышка.
Долго мы бегали. Он петлял по коридорам сырого подвала. Тряс руками, будто пытался взлететь. Я бежал за ним, останавливался, переводил дух