Глубокой ночью, не докончив письма, Сагатов вышел из дома в сад. Тучи разошлись, и на синем ясном небе сверкали звезды.
Саха сидел на скамейке и думал об отце. Написанное в ЦК партии письмо показалось ему неубедительным и даже фальшивым. Какое дело революции до Жунуса, если он ушел от своего народа! Если он не с нами, значит, против нас. Стоит ли оправдывать отца боевыми заслугами шестнадцатого года? Сейчас он поступает как предатель, и нечего его жалеть.
Саха почувствовал, как в его душе все больше и больше нарастает глухая ненависть к отцу. Бросить семью, родной аул, уйти к басмачам...
Сагатов возвратился домой, собрал исписанные листки и сжег их в печке.
Глава тридцать третья
Тлеубай приехал в Узун-Агач в полдень.
Подъезжая к аулу, он сразу заметил перемены. Кажется, тот же аул, те же юрты, расположенные кольцом с кутаном посередине. Вон в кутане натянуты привязи
для ягнят, дымит жер-ошак. Все как будто по-старому, как и было, но...
Тлеубай задержал свой взгляд на центральной юрте. Над ее куполом развевался красный флаг. Он придержал лошадь. Вот это уже новое...
Из пятистворчатой юрты слышались звонкие веселые голоса. Женский смех переплетался с мужским. Ясно, жизнь здесь течет по-иному. Еще недавно веселье разрешалось вечером и ночью, а днем только в большие праздники.
Тлеубай не спеша слез с коня, отряхнул с себя пыль и зашагал в сторону большой юрты. Здесь его встретил Бакен, приехавший из Айна-Куля. Он не узнал безбородого Тлеубая.
— О, это ты, Бакен! — приветствовал Тлеубай друга.
— Неужели Тлеке? — изумленный Бакен бросился обнимать неожиданного гостя.
— Ты откуда?
— Я из Айна-Куля.
— А ты?
— Из города.
— Почему сразу не приехал в аул?
— Приеду обязательно! Где тут люди?
— Я их сам ищу.
— Как продвигается дележка земли?
— Трудно.
— Вот как! — воскликнул Тлеубай и, схватив Бакена за локоть, затащил в пустую юрту и усадил рядом.— Ну, рассказывай по порядку.
— Комиссия закончила предварительную подготовку,— начал Бакен, стараясь уместить под себя длинные ноги.— Готовы списки, кому землю дадим, у кого ее отберем. А землемер еще не приступил.
— Дальше!
Тлеубай вынул из папки листок бумаги и карандаш.
— Но то, что мы опасались, Тлеке, случилось: казахи-бедняки не хотят жить в домах кулаков...
— Почему?
— Боятся. Спекулянт Бозтай встретил Кеще, племянника Нашена, и сказал ему: «В Кастек на житье лучше не приезжай! Станичники собираются зарезать тех, кто переедет к ним. Надо выселить всех русских, тогда другое дело». Видали, куда он гнет?
— А как сам Кеше смотрит на это?
— А что Кеше! Сразу рассказал всем в ауле. И сам уперся. Не хочет переезжать. Или вот еще был случай. Два станичника поймали в лесу Токея и предупредили! «Передай своим, если кто позарится на нашу землю и дома, не миновать тому смерти». Ну, вы же знаете Токе! Человек с характером. Кинулся с топором на них. Те на попятный, пытались обратить все в шутку...
— Токей знает их в лицо?
— В том-то и дело, что не знает. Чужие. Не кастекские...
Тлеубай выглянул за дверь. Дождь перестал. Они вышли из юрты.
— Боятся у нас сейчас в ауле,— продолжал Бакен — Не спят по ночам. Опять ждут пожара. Поочередно дежурят и молодые и старые. В Узун-Агаче спокойнее — здесь рядом милиция. А у нас?
Тлеубай насупил брови и, положив руку на плечо Бакена, сказал:
— Поезжай сейчас в Кастек, объяви на завтра собрание бедняков. Утвердим список и приступим к дележке. Нечего тянуть. А я приеду завтра утром.
Они попрощались и расстались.
...Здание школы в Касгеке было переполнено. Приехали казахи из соседних аулов. Люди сидели на партах, многие толпились в коридоре, курили, перебрасывались шутками. Говорили по-казахски и по-русски.
— Здорово, тамыр!
— Ей, Иван, твой табак бар?
— Ты смотри, что делается, это же Кеще?
— Где?
— Вон идет с Токеем!
— Куда он лезет?
— Кто?
Тыртышный!
— Что? Он тоже записался в бедняки?
— Ха-ха...
Пробираясь сквозь толпу, в класс вошли Тлеубай, Вера Павловна, Бакен, землемер Фальковский. Тишина установилась не сразу.
Вера Павловна открыла собрание и предоставила слово Цун-ва-Зо. Он рассказал, для чего собралась беднота. Надо возвратить казахам землю, насильно захваченную кулаками в шестнадцатом году.
Бакен широко раскрыл глаза, увидев Тыртышного, сидевшего возле дверей. Кто допустил кулака? В списке бедняков, имеющих право участвовать в собрании, его не было.
Бакен сказал по-русски с сильным казахским акцентом:
— Товарищи, Тыртышный не бедняк. Ему здесь не место!
— А чем он тебе мешает?
— Я скажу чем! Вы знаете сенокосное угодье между горой Прохладной и речкой Кастек? Аул Айна-Куль владел им и спасал там скот от гибели в зимние морозы. Теперь эта земля не наша. Ее отобрали в шестнадцатом году и отдали Тыртышному и другим кулакам. Опи сидят здесь.
Поднялся шум.
— Ты не агитируй!
— Башибузук!
— Не мешайте ему!
— Предлагаю Тыртышного удалить с собрания! — закончил Бакен, побагровев от сильного волнения. Сосед Тыртышного закричал, стараясь заглушить шум:
— Если Бакену не нравится морда Тыртышного, может не смотреть.
Кто-то свистнул в задних рядах:
— Калбитам продались!
— Подкулачники!
Вера Павловна трясла колокольчик, стараясь восстановить порядок.
Слово взял один из бедняков-станичников, прозванный «Хромым солдатом». Он, стуча кулаком по парте, закричал:
— Мы знаем, кто такой Тыртышный! Вон его, кровососа!
— Да что ты, Гаврила, побойся бога! — взмолился Тыртышный.— Кого ты выживаешь!
— Айда, уматывайся!
— А я скажу тебе, что он не пойдет, останется здесь! — поднялся со своего места сосед Тыртышного— Ты брось командовать, Гаврила! Тебя самого придется выгнать отсюда!
Хромой солдат схватил костыль, бросился на соседа Тыртышного. Но драки не допустили. Началось голосование.
Бакен увидел, как густо поднялись жилистые мозолистые руки.
—