Саха не заметил, как в кабинет вошла девушка низенького роста, с круглым смуглым лицом, живым взглядом черных глаз. Длинные косы свисали до колен. Она ступала осторожно, словно боясь испачкать ковер. Подошла к столу и остановилась молча.
— Садитесь, сестричка! — предложил Саха.
Девушка опустилась на стул.
— Что вы хотите? — Саха старался угадать причину прихода юной посетительницы. «Или продали за калым старику, или сбежала от нелюбимого мужа»,— подумал он.
— Я к вам пришла не как к большому начальнику, а как к близкому человеку,— заговорила девушка.
Сагатов удивился: неужели дальняя родственница?
— Откуда вы?
— Я здешняя. Дочь Адила. Меня зовут Ляйли.
Она не осмелилась поднять глаза. Смотрела под ноги, нервно перебирая тонкими пальцами.
Алая краска залила лицо Сагатова. Так это Ляйли, его невеста! Как-то мать в ауле полушутя-полусерьезно поведала ему, что он обручен с дочерью купца Адила. Саха тогда не придал значения словам Фатимы.
— Я вас не знаю! — вежливо заметил Саха.
— А я ведь ваша невеста! — тихо сказала девушка, еще ниже склонив голову.
— Видите... Мы ничем не связаны, кроме обещания наших отцов.
Ляйли подняла голову н впервые смело взглянула ему в лицо. «Какой красивый!..»,
— Обещание родителей подсказано богом, подтверждено ангелом-хранителем! — нашлась ответить девушка.
— Любовь не признает ни бога, ни ангелов, милая Ляйли! — заметил Саха.— Теперь не то время, когда сыновья любили глазами отцов, а не своими сердцами.
— Мое сердце принадлежит мне,— сказала Ляйли.— ' А мои уста говорят по его внушению!
— Вот же, дорогая сестричка, я думаю, что вы пришли не для того, чтобы поговорить о своем сердце! — пошутил Саха.
— Я пришла просить вашей помощи.
— Если я смогу, пожалуйста!
— Это в ваших руках. Конечно, если вы захотите.— Ляйли сделала ударение на последнем слове.— Мой отец сидит в тюрьме. Его не выпустят до тех пор, пока он не уплатит совдепу пять миллионов рублей. Но у нас нет столько денег.
— Я не могу нарушить постановление советской власти.
«Неправда!» — хотела крикнуть Ляйли, но удержалась и спросила, меняя тон:
— Вы ненавидите нас? За что?
Саха встал, давая понять, что разговор окончен. Ляйли тоже поднялась и молча вышла из кабинета.
Никогда Саха не думал, что к нему может явиться девушка и сказать: «Я твоя невеста!» Он улыбнулся, «Невеста!» А между прочим, довольно красивая... Сколько ей может быть лет?.. Видимо, училась... Бойкая...
— Разрешите?
В полураскрытую дверь боком пролез тучный казах с пузатым желтым портфелем в руке. Пухлое лицо с отвислой губой показалось Сагатову знакомым. Где он видел этого человека?
«Козлиная голова!» — чуть не воскликнул Сагатов, вспомнив старую кличку Сугурбаева, данную ему Тока- шем Бокиным.
— Поздравляю, дорогой брат, с большим постом! — осклабился Сугурбаев, обнажив кривые желтые зубы.
Он протянул через стол руку. Саха без особого удовольствия пожал потную пухлую ладонь неожиданного гостя.
— Я давно у нас в Джетысу,— Сугурбаев сделал ударение на слове «у нас», давая понять, что они земляки.— Приехал по устройству беженцев шестнадцатого года. Наверно, слыхали? Занят по горло. Вот, наконец, выбрал время и приехал в город.
Сагатов молчал. Он ждал, что еще скажет Сугурбаев. Но тот насторожился, как зверь, почуяв запах охотника. Тогда Сагатов решил не оставлять никакой щели, чтобы ею мог воспользоваться Сугурбаев.
— Странно, я встречаю вас третий раз и все в разных ролях — вы припоминаете?
Сугурбаев невозмутимо поднял кустистые брови. Черные глазки встретили взгляд Сагатова и тут же прищурились.
— Пах! Мой брат, кто может устоять против превратностей судьбы? Вот вы сегодня секретарь обкома, а кто скажет, что с вами будет завтра? Я думаю, что лучше быть возницей на свободе, чем считать дни в тюрьме. Верно гласит казахская пословица: «Лучше живая мышь, чем дохлый лев». Мне кажется, дорогой брат, я достаточно понятно ответил на ваш вопрос. Оставим это. Копаться в чужом белье не очень приятно, как гр- ворят русские. И правильно говорят.
— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но для меня неясно, почему вы так легко пристали к нашему берегу? Кажется, было бы честнее сидеть за кучера, чем за хозяина?
Сагатов откинулся на спинку стула и забарабанил пальцем правой руки по столу.
— Пах! — невозмутимо отозвался Сугурбаев.— Недаром советское правительство объявило амнистию для нас, бывших алашевцев. Я пришел честно, и мне протянули руку такие, как вы, прозорливые товарищи, братья...
— Честность проверяется в работе! — сурово заметил Саха.
— Думаю, что оправдаю доверие правительства и ташкентских друзей. Стараюсь, дорогой брат, стараюсь изо всех сил. Днем и ночью езжу по аулам и станицам, устраиваю несчастных наших героев. У многих нет ни семьи, ни родственников. Все растеряли. Вот ожидается еще одна партия в Кастек. Куда их девать? Они истощены, измучены. Не секрет: мрут от простуды, от голода. Я приехал просить у вас совета и помощи. Надо потеснить русских в Кастеке и в их дома вселить беженцев!— осторожно подошел к своей цели Сугурбаев.
— Вы предлагаете выселить казаков из станицы?
— Нет, почему же?! — Сугурбаев замялся.—Но, собственно говоря, суть вопроса от названия не меняется., Назовите это, как хотите. Лично я думаю, что не противоречу решению партии, где черным по белому сказано: «Возвратить земли казахов».
— В Кастеке русские казаки живут давно!—заметил Сагатов, не спуская глаз с Сугурбаева.
— Мой брат, какая разница, когда отобран у казахов Кастек, при Скобелеве или при Фольбауме? Это не меняет сути дела.
— Нет, очень меняет. В постановлении сказано: «Возвратить земли, отобранные при подавлении восстания шестнадцатого года». И все! Значит, мы должны возвратить только лишь самовольно захваченные земли. Нельзя выселять из станицы давно живущих казаков. Ясно?
Сагатов не спускал глаз с Сугурбаева, хотя трудно было что-либо прочесть на жирном лице бывшего ала- шевца.
— Беженцам нужна сейчас не голая земля, а земля с жилищем, чтобы можно было существовать,— возразил Сугурбаев, вытирая платком вспотевшую шею.
Он поднялся и стал прощаться.
— Я к вам еще зайду, Саха!
Сагатов ничего не ответил.
У здания обкома Сугурбаева окликнул высокий чело век с крючковатым носом.
— Пах! Товарищ Фальковский! — удивился Сугурбаев.— Сколько лет, сколько зим, дорогой Валентин...
— ...Робертович.
— Какими судьбами?
— Представь, ищу тебя!
— Пах!