— Ишь, какой ты шустрый, гере офицер! Все так сразу тебе и выложи: что за руна да что за дела… Нет, братец ты мой, здесь дела такие… особые. Правда, Звёздочка?
Он слез наземь и погладил кобылу по светлой залысине:
— А ладная история вышла… Как думаешь? Вот и я так думаю. Ну, стой, красавица, жди…
Старик огляделся, стянул с телеги мешок зерна и, взвалив ношу на спину, потащил через березняк.
* * *
Часы на башенке ратуши показывали без четверти четыре пополудни. Ларс остановился на углу улицы, неподалеку от торговки-лоточницы, и неторопливо осмотрелся.
На мощеный булыжниками прямоугольник площади глядели присутственные места. Впереди — строгое, тщательно побеленное здание ратуши, где, как он узнал от Снорри, по вторникам и четвергам заседает городской совет. Сегодня как раз был четверг. Напротив — полицейское управление, а по левую руку от него суд: скучные на вид казенные дома. Четвертым зданием была тюрьма, чьи обшарпанные стены смотрелись весьма уныло. Впрочем, тюрьме веселой быть не положено.
Ларс вытащил из кармана мелкую монетку и купил у торговки пирожок. Вернулся на свой наблюдательный пункт, откусил от поджаристого пшеничного бока. К ратуше степенным шагом приблизились два господина и, не прерывая беседы, скрылись внутри. Видимо, здешние отцы города.
Пирожок был слегка подгоревший, но вкусный, с яйцом и луком. Ларс в два счета расправился с ним — прогулка по улицам вернула утраченный после застолья аппетит.
Гёслинг был типичным провинциальным городком. Он прижимался к склону горы Рандберге, и кое-где узкие улочки ползли, то и дело прерываясь ступенями лестниц — деревянных, а иногда и вытесанных в скале. Бурные русла реки рассекали город на три неравные части: старую, что лежала между потоками — с внушительным, еще дореформенным, кафедралом на главной площади и аккуратными домами из дерева и камня — и новые, заречные, где на окраине стояли настоящие деревенские усадьбы, и добродушно мычали коровы.
Простота, благочестие и скука. И с чего это Снорри велел смотреть в оба?
Сзади загремели копыта. Запряженная вороной лошадью коляска повернула на площадь и остановилась. Возница — среднего роста человек в строгом черном костюме — спрыгнул на землю. Еще один городской старшина спешит на заседание, решил Ларс.
Внешность у незнакомца вполне соответствовала такой догадке. На вид Ларс дал бы ему лет под пятьдесят. Несмотря на склонность к полноте, двигался человек легко и уверенно. Свежее лицо, темные, зачесанные назад волосы, очки в роговой оправе на крупном носу, даже тонкая аккуратная полоска усов — все выглядело крайне респектабельно.
Человек небрежным жестом обмотал вожжи вокруг фонарного столба, однако, вопреки ожиданиям Ларса, направился вовсе не к ратуше, а к зданию суда. Он поднялся по ступеням и дернул дверную ручку. Заперто. Человек взялся за шнур колокольчика. Раздался надтреснутый звон, но никто не спешил на зов. Человек позвонил снова, на сей раз более настойчиво.
Прошло минут пять. Здание суда безмолвствовало. Незнакомец окинул взглядом площадь и встретился глазами с Ларсом.
— И да отворятся двери на стук ваш, — негромко заметил человек с едва уловимой язвительностью в голосе. Затем спустился обратно к коляске, бросил на сиденье кожаный портфель, который до того держал под мышкой, взамен извлек внушительную трость и твердым шагом вернулся обратно.
Набалдашник трости ударил в дверь. Звук отчетливо разнесся над площадью, но прежде чем он смолк, человек ударил снова. И снова. И снова.
Трость била по двери, как молоток. Или нет, понял Ларс, — как палочка барабана, ибо человек выбивал ритм с удивительной четкостью и методичностью, не сбиваясь ни на долю секунды. Его бы в наш полковой оркестр, в барабанный взвод, с легкой завистью подумал Ларс. Капельмейстер бы не нарадовался.
Дверь потрескивала. Дело принимало оттенок правонарушения. Ларс скосил глаза: на крыльцо полицейского управления вышел Аксель Линд. Ларс был уверен, что он направится к возмутителю спокойствия, но констебль, паче чаяния, остался на месте. Он сложил руки на груди и с невозмутимой миной наблюдал за развитием событий.
С шумом отворилось окно на третьем этаже ратуши. Какой-то представительный господин, чей воротничок туго врезался в складки двойного подбородка, решительно оперся о подоконник и громко пробасил с укоризной в голосе:
— Право слово, гере Кнуд, ну нельзя же так!
— Отчего же нельзя, господин бургомистр? — отозвался тот. — Я, так сказать, пытаюсь достучаться до правосудия — в буквальном смысле. До окончания присутствия еще час. И неужели вы думаете, что я гнал свою бедную лошадь в такую даль только для того, чтобы полюбоваться на закрытую дверь?
В течение всей этой тирады трость выбивала безупречную дробь на дверных досках.
— Правосудие болеет, — проворчал бургомистр. — То есть я имею в виду, что судья болен. Перестаньте барабанить!
— Искренне сочувствую, — ответил гере Кнуд. — Но канцелярист-то точно на месте.
Словно отзываясь на его слова, несчастная дверь приоткрылась. Одновременно на башенке забили часы.
Ларс расправил плечи и двинулся к ратуше.
Поднявшись до пролета второго этажа, Ларс услышал, как его окликают:
— Гере Иверсен! Гере Иверсен!
Аксель Линд торопился следом, перепрыгивая через две ступеньки.
— День добрый, гере Иверсен! — выпалил он, нагнав Ларса. — Отчего же вы не заглянули в управление? Ну да ладно, даже лучше, что вы сразу сюда! Пойдемте!
И он повлек Ларса на третий этаж, прямо к приоткрытой двери, за которой спорили.
— … право слово, господа, это уже чересчур! — трубил голос, без сомнения, принадлежавший обладателю двойного подбородка и жесткого воротничка. — Это неуважение, это посягательство на основы…
— Не преувеличивайте, гере Риккарт, — вмешался некто, говоривший добродушно-расслабленным тоном, — всего лишь легкая эксцентричность…
— Не защищайте его, Реннинген!
Констебль одернул форменную куртку, застегнул ворот и постучал костяшками пальцев по дверному косяку.
— Войдите! — приказал трубный бас, и констебль толкнул дверную ручку, пропуская Ларса вперед.
Ларс шагнул через порог и увидел длинный стол красного дерева, вокруг которого сидело около десятка мужчин в строгих черных костюмах, листая бумаги и потягивая кофе. Почти никто не поднял головы.
— Вот, господа, — объявил констебль. — Это и есть тот самый гере Иверсен.
Взгляды старшин города немедленно обратились на Ларса. Доброжелательные, равнодушные, изучающие, впрочем, без особого интереса. Ларс поневоле представил, как они оценивают то, что видят: помятую, запыленную и измаранную травяной зеленью одежду, потертую сумку, физиономию, на которой