Я фыркнул:
— Да ты и в метель на медведя кинешься и все равно успеешь печеньки испечь.
— Про печеньки не забывай, — крикнул Джерико от одного из тату-кресел, нанося изящные лотосы на руку симпатичной рыжеволосой клиентки.
Джерико был со мной с первого дня, как я открыл студию. Вместе мы вырвались из-под контроля Reapers и за это я обязан Трейсу. Он достаточно напугал мотоклуб, чтобы они держались от нас подальше. Постоянная слежка у их клуба им сильно мешала, и, чтобы от нее избавиться, они согласились отпустить нас и свернуть подпольные бои.
— Только печеньки и держат тебя на работе, — бросил я, проходя к своему месту.
У меня была отдельная комната в глубине, но я предпочитал работать в общем зале — видеть, что происходит и кто заходит.
Бэр скрестил руки на бочкообразной груди:
— Магазин бы развалился без меня.
Он был прав, и мы оба это знали, даже если его систему порядка никто не понимал.
Я достал карандаши и блокнот, устроился в кресле и принялся рисовать эскиз для продолжения рукава. Клиент дал пару значимых для него ориентиров, а дальше — полный карт-бланш. Так я любил работать: взять основу и воплотить ее в своем стиле. Когда тебе доверяют — это важно.
— Прист, поедем вечером в Haven побоксировать? — спросил Джерико, не отрываясь от работы.
Мне дико хотелось в ринг. Даже без подполья единоборства оставались одним из немногих мест, где я чувствовал себя по-настоящему свободным. Мои три кита: искусство, ММА и Фэллон.
Карандаш скользил по бумаге, выводя тонкие линии:
— Не выйдет. Семейный ужин.
Я почувствовал на себе чей-то взгляд. Не Джерико — он был слишком сосредоточен. Не Бэр. Значит, рыжая.
— Вы ведь Кайлер Блэкууд? — ее голос подтвердил догадку.
Я взглянул мельком:
— Он самый.
Глаза у нее загорелись, зелень в них заискрилась:
— Я пыталась записаться к вам, но сказали, что очередь на полгода вперед.
— Пожалуйста, — отозвался Бэр.
Блядь.
Джерико оторвал машинку от ее кожи:
— А я кто? Сушеная селедка?
Она рассмеялась и послала ему влюбленный взгляд:
— Никогда.
Напряжение внутри чуть спало. В тату приходили разные люди. Одни ценили искусство, другим нужен был адреналин, третьи хотели увековечить потерю или событие. А были и те, кто приходил ради кайфа от самой атмосферы. Эта рыжая явно из последних.
Я снова погрузился в рисунок, но в зале послышались шаги.
— Вот ваш набор для ухода. Все по инструкции. Если кожа покраснеет или станет горячей — сразу к врачу, — говорила Пенелопа, провожая женщину средних лет с новой перегородкой в носу.
— Спасибо, Пен, — отозвалась та.
Пенелопа обняла ее, разноцветные волосы — розовые, сиреневые и голубые — мягко качнулись.
— Берегите себя.
Пока женщина расплачивалась, Пенелопа повернулась ко мне, оценивающе глянув:
— Ты устал.
А что нового? Мои демоны последние месяцы давили сильнее обычного. А после того, что недавно пережил Трейс из-за своего урода-отца, все только усугубилось. Порой казалось, что я каждую ночь воюю с ними насмерть.
Перед глазами вставало, как отец шел на меня с ножом. В ушах — голос матери, крутящийся по кругу:
— Никчемный. Все, к чему ты прикасаешься, ты ломаешь.
— Все нормально, — процедил я сквозь зубы.
Пенелопа фыркнула:
— Принести тебе поесть?
— Уже поел с Фаллон.
Ее губы чуть дрогнули — совсем немного, но я заметил. Как замечал и ее ненавязчивые намеки. Никогда ничего откровенного, и я всегда давал понять, что двери в ту сторону для нее закрыты. Но она, похоже, так и не поняла.
Джерико поднял голову от лотосов, над которыми работал, борода блондина блеснула в свете ламп:
— А почему ты мне никогда не предлагаешь поесть?
— Потому что у меня есть хоть капля вкуса, — парировала Пенелопа.
— Разбиваешь мне сердце.
Она только покачала головой, но с улыбкой:
— Пойду возьму что-нибудь в The Mix Up. Скоро вернусь.
Она вышла вместе со своей клиенткой, и тут воздух прорезал рев мотоцикла. Сколько бы времени ни прошло, этот звук всегда заставлял меня напрячься, пока я не знал наверняка, что байк свой. Я развернулся в кресле и поморщился, заметив его в окне. Узнал сразу.
Череп в кольце пламени — настолько пафосно и избито, что у меня скрутило губу. Но дело было не только в этом. Это значок Reapers. А маленькая эмблема на баке говорила, что мотоциклист — их боевик. И я знал его слишком хорошо.
Колокольчик звякнул, когда в дверь вошел Орен:
— Добрый день.
Я уставился на человека, которого когда-то считал другом, но понял, что он им никогда не был:
— Зачем пришел?
Он пожал плечами, кожаная жилетка скрипнула:
— Соскучился по вам, ублюдкам. Что, нельзя зайти поздороваться?
— Нет. — Ответ был коротким и окончательным. Он потерял это право в ту ночь, когда пытался помешать Джерико позвонить в полицию, а я едва не сдох на этом чертовом ринге.
Карие глаза Орена сузились. Он повернулся к Джерико:
— Он теперь и за тебя отвечает?
Джерико взглянул на него и снова опустил голову к работе:
— В этом случае — да.
— Ладно. Хотел предложить тебе возможность. Президент собирает бой. Призовой фонд — сто тысяч. Думал, может, захочешь участвовать.
В животе похолодело. Значит, бои не умерли, как я надеялся. Или снова набирают обороты. Для Reapers это чертовски рискованно.
— Пас, — отрезал я.
— Аналогично, — добавил Джерико.
Губы Орена стянулись, складки по бокам рта стали похожи на цепочку скобок:
— Тебе стоило бы гордиться, что он тебя позвал.
Теперь фыркнул я:
— Гордиться тем, что он хочет снова втянуть нас в ту же грязь, из-за которой нас арестовали? Из-за которой меня чуть не убили? Спасибо, но нет.
Орен сделал шаг ко мне:
— Запомни, ты сам сделал этот выбор.
— Парень, — подал голос Бэр с ресепшена, — убирайся, пока я на тебя Трейса не натравил. Или, что хуже, сам не взялся.
Орен метнул в его сторону злой взгляд:
— Думаешь, я испугаюсь какого-то уикенд-воина? Смешно.
Бэр даже бровью не повел:
— Настоящего мужчину определяет не количество глупостей, в которые он влез. Запомни это — пригодится.
Взгляд Орена скользнул по залу:
— Могли бы быть друзьями клуба. Запомните это тоже. — И он вышел, запустил двигатель и укатил.
— Блядь, — пробормотал Джерико, откладывая машинку.
— Он только языком чешет, — успокоил я его.
Хотя сам в этом не был уверен. Орен изредка появлялся, чтобы поддеть нас. Казалось, это было больше от скуки или одиночества. Но он никогда прежде не предлагал вернуться или драться. Значит, что-то изменилось.
Воспоминания о том времени полезли в голову, цепляясь ледяными когтями: