Злые языки уверяли, будто Наппельбаум любил женщин и у него было много романов. Он считался красавцем – крупный импозантный мужчина с правильными чертами лица, окладистой бородой, внушительной фигурой и любезным обхождением действительно нравился дамам. Но, по уверению младшей дочери, мастер «любил женщин, но он любил их как материал для искусства»[16]. И ей же признался как-то, что во всю жизнь у него не было никого, кроме любимой жены.
На новом месте мастер страдал от одиночества и неустроенности, но нужно было существовать, работать. Семья бедствовала, денег не хватало, мучили мелкие конфликты с соседями и унизительная беготня в поисках дополнительных средств. Но, несмотря на возраст, усталость, уход жены, он продолжал свою деятельность, не давая поблажки ни себе, ни своим помощникам.
В Тбилиси Наппельбаум прожил два года, работая в фотографии Союза писателей. Много снимал и даже занимался организацией выставки в Доме Советской Армии, посвящённой подвигу народа в Великой Отечественной войне.
Пользуясь для работы фотопавильоном и лабораторией Тбилисской киностудии, Наппельбаум познакомился с грузинскими деятелями кино и немного поучаствовал в кинопроцессе, о чём мечтал очень давно, ещё с минских времён.
Когда-то он пытался устроиться на работу к знаменитому энтузиасту кино Дранкову, но эта попытка не увенчалась успехом. Спустя некоторое время на московской кинофабрике «Русь» ему удалось попасть в киногруппу знаковой картины Николая Экка «Путёвка в жизнь». Здесь мастер добился для себя права делать постановочные фотографии вне съёмочного процесса. В те годы в кино существовал такой порядок: если на фильме работал штатный фотограф, делавший рекламные снимки, то процесс киносъёмки специально для него не останавливался, он фотографировал по ходу дела. Но для Наппельбаума сделали исключение, в результате чего появились живые, жизненные, полные внутренней динамики снимки, имеющие большой рекламный потенциал, а кроме того, ставшие и настоящими художественными произведениями.
На фильме «Георгий Саакадзе», уже в Тбилиси, ситуация повторилась – мастеру дали возможность самостоятельно поработать с героями ленты. Сначала он сделал несколько фотографий в процессе работы над фильмом, а потом снял героев картины отдельно, и самой главной удачей стал для него портрет А. Хоравы в роли Георгия Саакадзе.
Пытаясь создать героический образ, Наппельбаум пробовал снять его в воинственной позе, с мечом в руках, но получалось неестественно и фальшиво – слишком дежурным было изображение. Тогда мастер просто усадил актёра в кресло, попросив его сосредоточиться на мыслях о герое, и в итоге сделал портрет, необычайно сильный по драматизму и эмоциональному воздействию на зрителя. А. Хорава сидит, упираясь руками в колени, – весь устремление, мощь и великая воля. Наппельбаум так зажал свою модель в рамках кадра, что фигура актёра оставляет впечатление монументальной глыбы, просто не помещающейся на фото. Кажется, что ему тесно в проёме кадра, что стоит только этой статичной фигуре обрести движение, как она сломает хрупкое обрамление и вырвется на свободу.
В Тбилиси Наппельбаум тесно сотрудничал не только с кинофабрикой, но и с театрами, а потом его командировали в Иран, в город Тавриз, где ему предстояло работать в Доме советского офицера. Поездка в Тавриз была благожеланием командующего Закавказским фронтом генерала И. В. Тюленева, который симпатизировал Наппельбауму. Командировка состоялась не только в силу необходимости, но и в силу того, что бедовавшей семье, как считал И. В. Тюленев, необходимо «подкормиться». Домом офицера руководил некий Фарбер, который обустроил своё хозяйство самым лучшим образом. С виду этот островок Страны Советов походил на сарай, но внутри был полон чрезвычайной роскоши и выглядел как самый настоящий дворец. Полы были устланы коврами, везде стояли прекрасные вазы и копии статуй. К приезду знаменитого фотографа Фарбер тоже неплохо подготовился: в распоряжение Наппельбаума была предоставлена студийная комната с дорогой аппаратурой, красивой мебелью и стенами, обитыми чёрным бархатом. Бархат, правда, мешал Наппельбауму, потому что поглощал свет. А роскошные изыски обстановки вообще были не нужны – в это непростое время от фотографа требовались строгие, даже, может быть, аскетичные снимки.
В этой студии Наппельбаум занимался фотографированием бойцов для удостоверений, для местной гарнизонной газеты, для отправки снимков солдат на родину. В этих фотографиях не было студийной изысканности, практически не было режиссуры, и этот большой опыт помог мастеру, как он сам утверждал, полностью отказаться от украшательства и эстетских поисков в дальнейшей работе.
Народный артист СССР А. А. Хорава в роли Отелло. 1947 год
Несмотря на некоторое облегчение положения, Наппельбаум с младшей дочерью жили скудно и голодно, к тому же в Тавризе почти не было круга общения. Позже соседями по гостиничному домику стали у них С. В. Образцов и В. Н. Яхонтов, которые захаживали почти каждый вечер и немного отвлекали от житейских забот.
Именно здесь Наппельбаум начал свои мемуары, попросив Лилю записывать его устные рассказы. Когда она хотела устроиться на работу, отец «ответил категорическим требованием: от службы отказаться и год посвятить его книге».[17]
Этот текст имел драматическую историю. Работа над мемуарами шла долго и трудно. Лиля записывала отдельные эпизоды – отец не давал ей возможности построить концепцию, план, подумать над композицией. Придирался, мешал, заставлял бесконечно переделывать текст. По воспоминаниям Лили, в отце странным образом уживались ремесленник и художник. В своей книге он оказался ремесленником, в фотоработе – художником. На дочь он повесил техническую часть – главной её задачей было исправление стиля и изъянов устной речи. Композиции вообще не было, ведь Наппельбаум диктовал спонтанно, по мере того, как то или иное воспоминание приходило ему в голову. То он вспоминал Америку, то Минск, то Петроград, то вдруг начинал размышлять о свете, о сходстве и различии в фотопортрете, а то задумывался о композиционных особенностях снимков. Этот хаос надо было как-то организовывать, и Лиля пыталась это сделать. Но отец был постоянно недоволен и без конца отчитывал дочь. Позже, уже в Москве, они стали посещать Ленинскую библиотеку и читать книги по фотографии и живописи, чтобы внести в рукопись немного теории. Но это не спасло мемуары Наппельбаума.
Много внимания он уделил рассказам о том, как снимал великих. В этих рассказах было много впечатлений от той или иной личности, много размышлений о попытках выразить сущность человека, грамотно усадив его, придав ему нужную позу и правильно