Потому-то и стали фотографии Наппельбаума историческим чернозёмом, тем гумусом, который впитал в себя органику времени. И это было судьбой мастера. Но сказать, что он ставил перед собой цель создания подобного чернозёмного пласта, было бы неверно.
Ведь в профессии он развивался вполне традиционно – был учеником фотографа, копировщиком и ретушёром, со временем начал работать самостоятельно, много странствовал, набирался опыта. Настоящим маэстро он стал уже в весьма зрелом возрасте, за сорок. И этот перелом произошёл тоже в достаточной степени случайно, хотя что может быть закономернее случайности? Хочется употребить в этом месте ещё один оксюморон: постепенный перелом. Потому что перелом – это перелом, то есть некое мгновенное действие. Но постепенный перелом… звучит по меньшей мере необычно. Однако в случае с Наппельбаумом так именно и вышло. Рядовой ремесленник, мечтавший постичь модное и достаточно прогрессивное дело, сталкиваясь с рядом трудностей, упорно и уверенно учился, пробуя всё новое, что только встречалось ему на пути к профессии. С самого начала молодого мастера раздражали шаблонные приёмы менее искушённых коллег – студийная бутафория, статичные позы снимаемых, примитивная сюжетика, слащавость и пошлость. Протестовал он против всего этого собственной работой, выстраивая её так, как диктовала жизнь. А жизнь диктовала простоту, естественность, документальность, но при этом – образность и обобщение. И со временем он стал очень хорошим фотографом – понимающие толк клиенты стремились попасть на съёмку именно в его студию. Но то было только начало пути, несмотря на уже достаточно солидные годы мастера. Всё это относится к тому отрезку его жизни, который отмечен словом постепенность. А в начале 1910-х годов появилось в его судьбе нечто, характеризуемое словом перелом.
Именно тогда Наппельбаум переехал в Петербург. Многое не устраивало его в творчестве, и он искал новые возможности и точки приложения своих сил. Сам мастер рассказывал в мемуарной книге, что в это время он чувствовал себя в тупике. Ситуацию изменила новая работа. Он стал сотрудничать с печатными изданиями и, в частности, с иллюстрированным журналом «Солнце России». Вот это как раз и был тот самый перелом, благодаря которому он навсегда вошёл в историю фотографии. Журнал поручал ему снимать известных деятелей культуры, и это стало шагом на самый верх и неожиданным подарком судьбы. Благодаря портретам, которые Наппельбаум делал для различных изданий, он стал широко известен и популярен.
А вскоре подоспела и Великая Октябрьская социалистическая революция. Кому в новых условиях, при новом укладе и в новых исторических обстоятельствах поручить чрезвычайно важные съёмки вождей и государственных деятелей? Когда этот вопрос возник в высших властных структурах, ответственные за дело были единодушны. Конечно, Наппельбауму. И в 1918 году он впервые снимал Ленина. А потом и многих других государственных и военных деятелей.
Портрет архиерея в храме. 1910 год
Портрет священника. 1945 год
Разговор об этом – в свой час, а пока – несколько слов о личном отношении к мастеру, ибо именно личное отношение сообщает интимную, доверительную интонацию тексту, даже если это попытка исследования. Ведь каким бы сухим ни был язык архивных документов, автору всегда хочется очеловечить забронзовевший образ, найти в памятнике тёплые черты.
Для меня книга о Моисее Соломоновиче Наппельбауме – третья фотографическая книга. Первая называлась «Байки о кино» и являлась сборником объёмных текстов, как бы иллюстрирующих замечательные архивные снимки фотохудожника Александра Фёдорова. Здесь, правда, непросто понять, кто кого иллюстрировал – то ли автор фотографа, то ли фотограф автора, но книга получилась живой, органичной и совсем не научной. Это скорее бойкая беллетристика, которая легко читается и хорошо запоминается, что и обеспечило книге читательский успех. Вторая книга называлась «Из Европы в Азию. Фотограф Сергей Михайлович Прокудин-Горский» и была посвящена известнейшему мастеру, пионеру цветной фотографии в России. Эта книга была более серьёзной, ведь для её создания пришлось привлечь большое количество архивных материалов, основательно изучить гигантское творческое наследие мастера, осмыслить его жизненный и художнический путь.
И вот теперь – Наппельбаум. Со школьных лет видел я его фотографии, любил рассматривать их, но, конечно, никакого интереса к фамилии автора, стоявшей под портретами, не испытывал. Фотографии привлекали меня своей таинственностью, волшебным свойством притяжения и явного присутствия, потому что, глядя на них, я понимал: эти люди живы (хотя и умерли), ведь не могут же свет и тепло струиться с фотографических картин просто так. Я не отдавал себе в этом отчёта, не анализировал, не пытался в силу скудости подросткового ума просчитать сумму составляющих каждой работы мастера, а просто смотрел на них и не мог оторваться. Возникала иллюзия диалогов с героями снимков, и казалось, что давно ушедшие люди – твои современники, такие же реальные, как прохожие на улице. Позже и особенно тогда, когда в нашу повседневную жизнь вошёл интернет, появилась возможность читать о мастере, ближе знакомиться с его работой. Информации было немного, но и она заставляла размышлять и учиться. Учиться потому, что я и сам увлекался фотографией. И действительно, у Наппельбаума было что взять. Его книга «От ремесла к искусству», обобщившая опыт мастера, накопленный в течение десятилетий, очень помогала в практическом освоении дела. А новые времена дали и новые возможности. Открылись интересные документы в архивах, обнаружились родственники и потомки мастера, появились свежие исследовательские материалы.
Жизнь одного из самых знаковых персонажей в истории отечественной фотографии была полна скитаний, поисков, находок, откровений и безостановочной, никогда не прекращавшейся учёбы.
Родился будущий мастер в Минске в 1869 году. В историко-биографической литературе о Наппельбауме почему-то закрепилось мнение о том, что рос он в бедной семье.
Скорее всего, это не так. Сохранившиеся документы свидетельствуют об обратном. Отец его был кассиром коробочного сбора. Что такое коробочный сбор? Может быть, это предприятие или какая-то артель по изготовлению коробок? Оказывается, коробочный сбор – это налог, которым облагались все граждане еврейской национальности. Так или иначе, глава семейства Наппельбаумов был на хорошей, надо полагать, не самой тяжкой работе. Это подтверждает и наличие у семьи собственного дома в Минске.
Есть сведения, что отец Наппельбаума некоторое время работал приказчиком в чужом магазине. В любом случае дому он уделял не много времени, целыми днями молился в синагоге, а непростой быт тащила его жена.
Продолжая размышления о материальном благополучии семьи Наппельбаума, можно сказать, что все его дети получили отличное даже по нынешним временам